У человека есть он сам, друзья, работа, приносящая радость. При этом он признается, что одинок. Зачем дается одиночество? Когда надо его принять, а когда — бороться? Ответов нет, есть разный опыт.
Я живу в большом городе, у меня есть друзья и подруги, есть с кем
сходить в кино, кого позвать на день рождения, с кем поплакать и
посмеяться. И тем не менее я — одинока. Одиночество для меня — это
отсутствие семьи: мужа и детей.
На мои жалобы духовник обычно спрашивает, сколько мне лет. Где-то до
двадцати пяти он улыбался: «О, ты еще маленькая, тебе нужно подождать».
Когда мне исполнилось тридцать, он хитро подмигнул и сказал: «Уже очень
скоро ты привыкнешь». С интересом жду, как он однажды нахмурит брови:
«Что же ты хочешь, милая, в твоем возрасте не о личной, а о вечной жизни
заботиться пора!» Вот я и забочусь. Делать-то все равно нечего, если
нет Божией воли.
О том, что ее нет, я однажды узнала от архимандрита Иоанна
(Крестьянкина) в Псково-Печерском монастыре. Я только окончила
университет и размышляла, как устроить свою жизнь дальше. Мне показалось
разумным попросить отца Иоанна помолиться, чтобы мне встретить любимого
мужа и найти хорошую работу в православном коллективе. Отец Иоанн
ответил: «Бог благословит, — потом немного запнулся и продолжил: — В
смысле, работу хорошую найти...» — и потупил взор.
Всю дорогу домой я рыдала и ругала отца Иоанна — зачем он ответил на
вопрос, который я ему не задавала, и тем самым лишил меня даже надежды.
Мне было 23 года. Перспектива остаться одной на всю жизнь встала передо
мной очень ясно. Всем известно, что отец Иоанн знал волю Божию. А
значит, что это Бог, желая моего спасения, так предостерегает меня от
замужества, которое, как Ему уже известно, не будет счастливым. Не могу
же я пойти против Божией воли? Но в чем тогда моя свобода? В том, чтобы
свободно отказаться от несчастливого брака, от рождения больных детей —
или что там еще увидел в моем будущем отец Иоанн — и свободно выбрать
счастливое одиночество?
Духовник говорит, что мне только кажется, будто я одинока, — у меня есть
родители, друзья, коллеги. Я могу заботиться о тех людях, которые
рядом, могу им служить, любить их… Но неужели он думает, что это хоть
как-то утешает? Ведь «cказал Господь Бог: не хорошо быть человеку
одному; сотворим ему помощника» (Быт. 2: 18) — жену, а не друга,
родителя или православный коллектив. Ведь как ни служи я своим ближним,
не будет между нами той теплоты, близости, нежности, которая может быть
только между супругами, родство которых сильнее, чем даже родство матери
и ребенка: «будут два одной плотью», говорит об этом Господь в
Евангелии (Мф. 19: 5). Да, наверно, я мыслю в душевных категориях, не в
духовных, но ведь предназначение женщины — быть женой и матерью, такой
меня создал Бог. Куда мне от этого деться? Конечно, я унываю.
Стараюсь утешать себя тем, что многие святые, Пресвятая Богородица и
даже сам Господь были одиноки в своей земной жизни, они не знали той
душевной близости, без которой я страдаю. Как известно, если Бог не дает
просимое, то потому, что хочет дать что-то большее. Но что может быть
большим для девушки, чем жених? Вероятно, только Жених, грядущий в
полуночи, — Христос. И «нет никого, кто оставил бы дом, или родителей,
или братьев, или сестер, или жену, или детей для Царствия Божия, и не
получил бы гораздо более в сие время, и в век будущий жизни вечной» (Лк.
18: 29-30).
Да, а работа у меня хорошая. Слава Богу.
Н. И., 31 год
Я имел 55-летний стаж супружеской жизни, я любил жену (и она, наверное,
тоже), мы считались образцовой семейной парой, на нас равнялись, но я с
ней был одинок: не было общего фундамента, общего смыслопонимания основ
жизни, хотя фасад был красив. Первые годы я сильно переживал и уходил от
чувства одиночества в научную работу. Мне не хотелось искать другого
друга для общения, и я привык к такому одиночеству. Но я, сколько себя
помню, умел и любил общаться с Природой, а главное — с небом, особенно
закатным или с бегущими облаками. Но наибольшую радость общения я
испытывал глубокими вечерами, когда на звездном небе появлялась Луна.
Луна связывала меня не только с настоящим, но и прошлым. Я видел то, что
своими глазами видел Иисус Христос, Конфуций, Будда, Заратуштра, Моисей
и, наверное, Адам с Евой, и я общался с ними, глядя на Луну, мог
задавать вопросы, обсуждать проблемы, получать ответы. Эту же Луну я
видел с мамой, когда в ущелье скрывался от бомбежек в начале войны, эту
же Луну видели и на фронте, и в ГУЛАГе, и в безбрежном океане все те, с
кем я общался как с живыми людьми, глядя на нее. Она стала как бы
спутником-ретранслятором между моим внутренним миром и внешним: я не
чувствовал себя одиноким, когда смотрел на нее, и поэтому не страдал.
Сегодня мне 78. Одиночество пожилых вряд ли принципиально отличается от
одиночества молодых. Я не чувствую, что моя душа как-то постарела, хотя
другие, может, и замечают, но пока молчат. Здесь другое — к одиночеству в
старости часто присоединяется беспомощность (физическая и психическая),
и это самое страшное. Страшно и физически, и страшно в переживаниях.
Страшна потеря социальной востребованности: ты уже никому не нужен, да и
другие, новые, тебе не интересны. Вот здесь и спасает помощь Божия в
общении, в том числе и с уже ушедшими из этого мира.
Когда с годами душа осветилась христианством, и чувство со-бытия с Богом
стало постоянным, переживание одиночества полностью покинуло меня.
Когда год назад я был обездвижен в результате паралича и несколько
месяцев пролежал в одноместной палате, то это чувство живого со-бытия с
Богом давало радость общения и с Ним, и с Его помощью с теми, кого уже
давно в этом мире нет, и с теми, кто еще не пришел меня навестить. И вот
сейчас, сразу после звонка из «НС» с просьбой написать эту исповедь, я
сижу с ноутбуком за столом перед большим окном, за которым открывается
долина Яузы и виден Кремль с золотыми куполами, а за ними Солнце, идущее
к закату сквозь багряные облака. Вся эта красота дает предельно
радостное чувство со-бытия с Богом, при котором мое реальное одиночество
не может как-то грустно переживаться. Помню: с нами Бог! Господь в
каждом из нас, Он нас объединяет, и мы просто не можем быть одинокими.
Так-то оно так, но как хочется, чтобы рядом сидел живой человечек, и мы бы молча общались.
Кондратьев Ф. В., 78 лет
Мой духовный отец однажды сказал мне:
– Надо, чтобы для тебя Господь был на первом месте. Тогда все будет хорошо.
«Это, интересно, как так? — думала я. — Разве тех 20 лет, которые я
провела в Церкви, недостаточно для того, что бы Он знал, что Он для меня
на первом месте?» Из-за того что я, получив ценный совет, не понимала,
что с ним делать, мне стало еще хуже. Я плакала всю дорогу домой, и даже
в магазине, в который зашла по дороге, чтобы купить вино и кино —
известный способ уйти от действительности, когда уже «все равно». Я
смотрела американскую комедию про супругов, которые сбежали от
гангстеров к мормонам, но ничего не видела, только думала: «Что значит
“на первом месте”? Как же исправить, если не понимаю? Господи, помоги».
— Так что, значит, главное — это Бог? — вдруг врезается в сердце диалог из фильма.
— Конечно, Джек. И все у вас с Линдой будет хорошо.
Конечно, это всего лишь фраза из глупой американской комедии, но иногда
бывает так: ты спрашиваешь у Бога, а Он тебе отвечает любым доступным
для тебя способом. Так произошло и со мной. «Ну я и дура! — радостно
вытерла я слезы и вышла на балкон. Я с удивлением наблюдала город,
который уютно ежился под вечерним пледом: мирно идут по своим делам
люди, зажигаются огни окон, стучат нардами таксисты у метро. — Как же я
не понимала: меня все, даже родные, могут бросить, забыть и предать, но
Бог никогда так со мной не поступал. Всегда только терпел и любил меня
любую, самую мерзкую. Почему же я страдаю не по Нему? Почему не к Нему
стремлюсь? Не к Тому, кто любит меня больше, чем друзья и родные, и тем
более уж больше, чем те мужчины-тени, в которых я была влюблена и
которые в моей любви совершенно не нуждались?» Так в моей жизни
произошел поворот. А одиночество? Что ж, оно есть у меня и сейчас. Но
теперь это драгоценность, знак особой любви Бога, который хочет, чтобы я
научилась любить Его больше всего того, что меня окружает в жизни. Ведь
только тогда я буду готова получить от Него дар человеческой любви и
взаимопонимания. А без Бога меня ждет настоящее одиночество — уже среди
людей.
М. Е., 35 лет
С самого детства я знала, что вскоре выйду замуж. И у меня будет как
минимум трое детей. Я даже на работу выходить после института не
собиралась. Работа представлялась мне чем-то эфемерным, расплывчатым. А
вот дом, дети, постирушки, встречи мужа со службы — это были совершенно
реальные для меня картины. А разве может быть иначе, думала я? Как
выяснилось, может.
Мой институтский приятель как-то сказал: «Деторождение — это примитивная
самореализация, это для тех, кто не может ничего другого». Я-то, может,
и могла. Но ничего другого не хотела. И, честно говоря, по-прежнему не
хочу.
Возможно, поэтому и не могу. У меня есть любимая работа. Но она не
полностью владеет моей жизнью. Точнее, я ей не позволяю. У меня были
шансы сделать отличную карьеру за границей. Я от нее отказалась. Все это
мне неинтересно, кажется пустым.
Я пробовала заниматься помощью обездоленным. Но, насмотревшись на жуткие
картины «настоящей жизни», я возвращалась в холодную квартиру, где даже
не пахнет едой, и мне не с кем было поделиться переживаниями. Я звонила
друзьям. Но постепенно тех, кому можно позвонить вот так поздно ночью и
попросить поговорить со мной, становилось все меньше: у кого-то спят
дети, кому-то на работу вставать.
Так я осталась одна.
Это мой крест? Допустим. Но я не уверена, можно ли называть крестом
воплощение самого жуткого кошмара — одиночества. Того, что сломало меня
как личность. Знаете, много-много лет назад я была влюблена. И с тех пор
я знаю, какая я на самом деле, по Замыслу. Но быть такой в одиночестве я
не в состоянии.
Может, плюнуть мне на свои девичьи мечты? Но моя женственность — это
часть меня. Я никуда от нее не могу деться. И отказ от нее будет
предательством.
К. Т., 32 года
Мне 61 год, я алкоголик, а одиночество — болезнь алкоголиков. Может,
поэтому они и стараются собраться, чтобы выпить вместе, ведь больше
поделиться с другими им нечем. Мне с детства было неловко со
сверстниками, я больше жил в своих мечтах. От одиночества я страдал, но
вряд ли тогда хотел отношений: я хотел быть лидером, влиять на людей,
хотел, чтобы меня слушали и подчинялись. Поскольку так не получалось,
отстранялся. В детсаду все время играл зайчиков, а хотелось быть львом
или медведем. В школе занялся спортом, потому что хотел быть «первым»,
и, если кто-то побеждал меня, я начинал ненавидеть своего соперника и
завидовать ему.
Закончив школу, пошел на работу и почти всю зарплату тратил на вино.
Однажды в компании мне сказали: женись, иначе совсем сопьешься. Я
женился, но лучше не стало. Родился ребенок, однажды я вышел из дома с
коляской на прогулку, а вернулся уже без коляски. Жена меня выгнала.
Пробовал не пить, кодировался. Тогда начинал ненавидеть всех «алкашей
никчемных», презирать их. Срывался.
В 41 год пришел в храм. Сначала любил ходить, когда нет никого. Потом —
на вечерние службы, литургию. Принял Крещение. Через три года
исповедался. Почти ничего не понял, но так текли слезы, что куртка
промокла. Когда первый раз причастился, почувствовал, что внутри всего
обожгло и стало гореть.
Но срывы продолжались. Я молился часами и говорил Господу, что вот я
такой мученик, меня никто не понимает, потому-то и пью. Однажды увидел,
как Господь с иконы покачал головой. Поделился «радостью богообщения» со
священником, он посоветовал поменьше «употреблять», а то начнутся
«видения» с рогами и хвостами. Я обиделся на Церковь.
Мое одиночество длилось почти 50 лет. Родственники ждали, когда я
отмучаюсь. Сам просил Бога забрать меня из моей грешной жизни. Дойдя «до
ручки», пришел к Анонимным алкоголикам. Мне никто там не понравился.
После группы зашел в ларек за пивом. Вдруг ощутил — пить не хочу.
Испугался, понял — это секта! Пошел на исповедь и сказал батюшке, что
под стенами монастыря секта свила себе гнездо. Тот отрезвил: походи и
посмотри.
С тех пор я больше не пил. Но отношения с людьми налаживались не сразу. Я
как-то поделился с психологом, что у меня сложные отношения с женой (я
женился второй раз). Он сказал, что у меня вообще нет с ней отношений. Я
обиделся, а он предложил составить список обязанностей, которые лежат
на мне дома. Оказалось — все обязанности у жены. После этого мы обсудили
с ней свои обязанности и у нас начали появляться отношения. Еще я
составил список людей, кому однажды принес горе, попросил прощение,
молюсь о них или стараюсь помочь делом. Короче, начал с себя. Добрых
знакомых у меня стало больше, а враждебности — меньше.
В 38 лет были перебои с сердцем, знакомый врач сказал: завязывай, иначе
помрешь. Недавно сделал кардиограмму, доктор говорит: «Мужчина, с вашим
сердцем в космос лететь». И я опять поверил в Бога, и подумал: зачем-то
Он почти под старость дал мне здоровое сердце. Чтобы любить?
Н. П.
Я никого не люблю, и никто не любит меня. Одинокий тот, кто гордый.
Любовь не гордится, а гордость не любит. Бог есть любовь и эта любовь –
единственный источник человеческой любви. Но людям не хватает любви.
Недостаток любви и есть одиночество. К бытию по подобию бытия лиц Святой
Троицы призван каждый христианин. Духовный отец говорит, что стремление
молодых людей друг ко другу заложено Богом как стремление к единству.
Но даже в браке оно не достигается. Новый человек появляется, а единства
не появляется, одиночество остается. Оно появляется только в духовном
подвиге. Но что такое подвиг?
Из догматики я узнал интересную мысль, которую не могу понять: каждое
существо живет само по себе, не нуждаясь ни в ком. Но личность
существует, только если есть отношения любви с другой личностью. Если
другого лица нет, то … и твоего лица нет, личности нет, хотя существо
продолжает существовать. Например, если у отца есть сын, то он отец, а
если у него сына нет, то человек сохраняется, а отец «исчезает». Может,
кто-то не примет это, но я так думаю, нас так учат. Мы думаем с помощью
тех образов, которые у кого-то увидели, самому создавать образы, родить
совершенно новую мысль трудно, нужна любовь, которая плавит мысль,
позволяя отлить ее в новую форму. Если она слаба, то ничего не создашь.
Кстати может это одна из причин, почему не удается строить отношения –
не хватает творческих сил для этого. Если они есть, то … их не хватает.
«Но на свече булат не размягчить», — как сказал Навои.
Одиноким я был всегда. Мне не хватало внимания родителей, которые или не
хотели мне его уделять, или не умели этого делать. Или я не мог его
принять, стесняясь даже своих родителей. Я был очень стеснительным.
Совсем маленьким я боялся даже в магазине попросить продавщицу продать,
например, хлеб. У меня почти не было друзей. А с теми, кто был,
отношения были не такие искренние, не такие, как у Тома Сойера и
Гекльберри Финна.
В школе сначала всех обижал я, а потом почему-то стал трусом (наверно,
не преодолел какого-то испытания) и все стали обижать меня.
Когда я поступил учиться, то у меня тоже не появилось друзей, появились
только знакомые. Мы не могли поговорить обо всем на свете, как этого бы
мне хотелось, куда-то пойти или поехать, поделиться чем-то близким… даже
не знаю, как об этом говорить. Я с однокурсниками после окончания
больше не общаюсь, связи потеряны… кроме одной, я редко-редко молюсь о
девушке, в которую тогда влюбился. Она не ответила мне взаимностью, да и
не могла: она, как она говорила, «гуляла», потом забеременела и вышла
замуж не за отца ребенка.
Отношения с девушками — это отдельная тема. Если в двух словах, то они
не отвечали мне взаимностью. Может кому-то я и нравился, но не понимал
этого. Сам же не мог ни с кем познакомиться. А если мне нравились
знакомые девушки, я не умел строить отношения и до сих пор не умею.
Когда я общался с девушкой, которая мне нравилась, то начинал говорить
быстро и неразборчиво, глупо улыбаться, нервничал. Наверно, поэтому они
теряли ко мне интерес.
Хотя лучше так, чем никак, несчастная любовь тоже важный опыт.
Если подумать, то причина страха перед девушкой – в неверии, опасении
того, что она не примет предложение дружить. Чтобы предложить дружбу,
необходимо стать как бы беззащитным перед другим человеком. Это риск, не
посмеется ли другой над чем-то самым глубоким и ценным в тебе? Эти
чувства очень … велики, сильны, важны, поэтому отказ, который является
разрушением этих чувств, очень болезнен. Решиться на этот риск – подвиг.
Снова подтверждение моей мысли: мы… ладно, не мы — я, не люблю, потому
что трус и слаб.
Б.М., 23 года