Тернистый путь к себе
Первые кандалы недуга осознанно я почувствовала уже в 12 лет. Ни о каком смирении речи тогда идти и не могло, ведь я даже о нем и не слыхала!
В 14 – вдруг навалились на мое сознание тяжелым камнем два неотступных вопроса: кто виноват и за что именно мне все это?
Ответы были неутешительны и по сути бестолковы. Ну что могло измениться от того, что ты знаешь: причиной твоего паралича послужила обычная прививка от туберкулеза, а родилась ты здоровой? Биться о стенку бессмысленно. Но, не желая принимать свою немощь как непреложный факт, с которым нужно жить, я все равно снова и снова наносила себе болезненные душевные раны, оплакивая злыми слезами свою судьбу и горе-прививку, сделанную врачами-нелюдями. Ну а на вопрос «за что?» ответ я сама себе давала.
«Да не за что! – думала я, — Ведь это просто несправедливость и все. Бедная я, несчастная!»
Ведь гораздо труднее поставить вопрос иначе: «А для чего?» и искать ответ на него…
Саможаление, возведенное в четырехкратную степень, подпитываемое жалостливыми взглядами окружающих, неприкрыто уничтожало меня изнутри, загоняя все дальше в угол уныния.
Потом тихая жалость к себе сменилась обидой на мир и на людей, обидой, доходящей до душевных колик. Я сама себя распинала, сгущая краски своего положения. Так было проще жить, но не веселее. Безрадостно было так жить. Что бы со мной ни происходило, в голове звучало только: «Все ходят, я — нет». Все вертелось по этому кругу. Если меня везли на пляж, я сидела на песке где-нибудь у кромки воды и сравнивала себя с другими – теми, которые могли с разбега броситься в море. Смотрела не на солнечное небо, а на загорелые ноги здоровых людей.
Не видела я того, что это и было счастье — сидеть возле воды, слышать шум волн. Радости нашего мира проходили мимо, окатывая меня лишь отголосками зависти к тем, кто, по моему мнению, мог все!
В этот же период в мою жизнь постучался Господь — через людей, пытавшихся помочь мне справиться с болью, говоривших мне о великой силе терпения и смирения. Какое же это было испытание для моей гордыни! «О каком смирении могут мне говорить те, кто сам не пережил то, что переживаю я?! — думалось мне. – Как они могут так цинично советовать мне что-то, если сами наслаждаются жизнью!» Все кипело в моей душе, сопротивляясь чему-то новому, доселе неиспытанному. Мне привычнее было жалеть себя. «Ага, — злорадно усмехалась я внутренне, слыша слова о милости Божией, — что это за милость такая, если я с детства прикована к коляске? Люди все врут, или Бога нет!» Вот такая битва шла внутри меня…
Внешне я жила обычной жизнью подростка: много читала, любила животных и, в общем-то, была общительна. Но внутри – порох, готовый взорваться! Сильная душевная боль кромсала меня на части, а душа болела и ждала какого-то утешения и объяснения. И оно пришло через Евангелие, которое я открыла однажды наугад. «Ученики Его спросили у Него: Равви! кто согрешил, он или родители его, что родился слепым? Иисус отвечал: не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божии».
Вот так: не по чьей-то вине люди бывают больны от рождения, а по Воле Его, для явления Его чудес… Надежда на эти еще неизвестные мне, но такие вожделенные чудеса и удержала меня от окончательного падения в пропасть и иных пороков, нередко подстерегающих отчаявшихся, неисцелимо больных: курение, пьянство, наркотики или разврат.
Мир потихонечку начал оживать и наполняться красками, позитивными нюансами, желанием развивать имеющиеся способности. А потом появилась в сердце ни с чем несравнимая радость, просто радость без причины: оттого, что ты живешь на этой земле и дышишь, можешь гладить любимого кота, слушать музыку, ездить в парк, кормить лебедей на озере.
Все осталось на своих местах, но сами места открылись для меня по-новому. Я с удивлением обнаруживала, что, оказывается, в этой жизни, несмотря ни на что, плюсов больше, чем минусов; что не всегда видимое здоровье — синоним счастья. Больше общаясь с людьми, я каждый раз делала интересные открытия: о том, что и здоровые имеют не меньше проблем, чем я, а даже порой и больше – потому что соблазны им доступней. Я же от многого была просто изолирована ввиду своего недуга. У меня было больше времени на самообразование, творчество, размышления. Я никуда не спешила, потому что не могла физически. Я училась жить в гармонии и покое. Наглухо запертая дверь моей души наконец-то впустила чистый горный воздух веры, которая, по сути, радостна и светла.
Однако путь этот был ох как тернист еще долгие годы! Периоды подъема духа неминуемо сменялись грозными падениями. Но я снова поднималась, чувствуя на себе Чью-то руку, надежную руку. В самых отчаянных и болезненных обстоятельствах своей жизни, когда ситуации или люди преподавали мне свои суровые уроки, я всегда получала с невидимой стороны действенную помощь. Помощь эта выражалась в какой-то необъяснимой жизнерадостности и оптимизме, непоколебимой надежде на лучшее, а то и прямо в материальном плане.
Я никогда не была одна. Внешне все могло рушиться и давить меня глыбами боли и отчаяния, но внутри я ощущала себя словно в крепкой башне. Все плохое преображалось во мне, напротив, в позитивное, все осмыслялось и превозмогалось временем. И молитвой.
Глубоко не вникая в эти незримые процессы души, я просто пыталась жить и находить свои радости в своих обстоятельствах.
Значительно позже, после 30 лет, я начну читать святоотеческие книги, дневники старцев и другую духовную литературу. Только к своим 40 годам я, наконец, окончательно осознаю все величие и смысл значения слова «Промысл Божий». И сейчас мне становится все яснее, куда ведет этот путь — туда, где ни плача, ни вопля не будет, где хромой вскочит, как олень, и побежит. Только, Господи, как долог и тернист этот путь…