На краю
На минувшей неделе снова заговорили об образовании. У нас вообще с недавних пор повелось на эту тему много говорить. Как заметил когда-то писатель Михаил Пришвин про литературу: «…все наркомы стали заниматься литературой. Даются громадные средства на литературу. Время садического совокупления власти с литературой». Сегодня литературой, слава Богу, не занимается никто. Но случилось нечто худшее: должностные лица занялись образованием, а между тем если и было в Советском Союзе что-то стоящее, достойное того, чтобы его сохранить, то в первую очередь — это наши школы и университеты.
Однако образование, если использовать удачное выражение действующего президента, «раздербанили», причем с каким-то особым сладострастием раздербанили, назвав сие действие реформой, когда юношество не разумному, доброму, вечному учить стали, а принялись оказывать образовательные услуги.
Тот нарком, который за образование непосредственно в правительстве отвечает, с гордостью заявил на днях, что главным своим достижением считает «принятие обществом идеи ЕГЭ».
Нарком сказал неправду или выдал желаемое за действительное. Эта услуга была нам грубо навязана, и никто ее по своей воле не принимал. Нас не спрашивали, а поставили в известность.
Другое дело, что у общества, к несчастью, не хватило воли, ума или инстинкта самосохранения выйти для защиты собственных детей на улицы, площади и проспекты в знак протеста против подобного «сервиса». Не иначе копили силу, чтобы повозмущаться, так ли подсчитаны голоса на выборах в Государственную Думу, как если бы от разноцветных пикейных жилетов одного покроя, собирающихся побазарить на Охотном ряду за народные деньги, хоть что-то зависело. На них надежды никакой, а нам раньше и по другому поводу надо было выходить.
Проблема ведь не только в ЕГЭ. Это лишь часть – пусть и очень показательная — общего процесса, суть которого в стремительной дебилизации страны. Сознательной или нет, управляемой или стихийной, задуманной за океаном или рожденной на родных просторах, но на фоне сладких разговоров о модернизации и инновации нашему обществу за последние годы был нанесен неисчислимый моральный урон. Нечто вроде жесткого облучения.
И в ответ общество естественно реагирует. Особенно самая хрупкая и уязвимая его часть. Волна подростковых самоубийств и убийств, бунт на Манежной площади, агрессивность, бегство из страны тех, кому это доступно, стали следствием резкой дегуманизации, обезличивания, которые — как это ни горько признать — поддерживается, а то и провоцируются властью и капиталом и совершенно по боку оппозиции, хоть системной, хоть несистемной.
Нет, на словах все выражают озабоченность, а на деле – пощелкайте каналы нашего телевидения, и станет понятно, кто в доме хозяин. Акционеры, чьи дети учатся в Лондоне и которым, в общем-то, наплевать, как тут учат, кого, чему, для чего…
А мы, живущие и обучающие своих детей в России, не вольны решать в своей стране ничего. И система образования с его не слишком адекватным наркомом едва ли не самое яркое тому свидетельство. Говорят, что известного господина скоро заменят, но лично у меня веры в хороших министров мало.
Проблему надо решать иначе – всем миром, как защищают страну, когда она подвергается нападению извне. И единственная наша надежда на то, что русские опоминаются на самом краю. Так вот мы уже там.
И из общественных деятелей лучше всех в стране это понимает сегодня один человек — патриарх Кирилл, которого не в блогах злобно ругать, не клевету по углам собирать и в газетах печатать, а слушать надо. Потому что в те дни, когда официальные лица торжественно рапортуют о своих достижениях и заигрывают с избирателями, Святейший говорит о том, что болит, и его очень точный, честный и тревожный взгляд на вещи не имеет ничего общего с жупелом клерикализма, коим запугивают нас либералы, с испугом говорящие об усилении РПЦ.
Именно патриарх Кирилл на последнем Патриаршьем Совете по культуре дал вопреки бравурным кремлевским речам чрезвычайно жесткую оценку духовному состоянию страны, обозначив среди прочего две болевые точки – нацеленное на коммерцию, развлечение и гламур телевидение и выхолощенное, лишенное человеческой сути и чуждое нашему национальному духу и культуре образование.
Он произнес знаменательные слова о том, что образование не может быть делом одного ведомства или даже всего правительства, что нестерпима ситуация, когда школа снимает с себя ответственность за воспитание личности, что нельзя слепо следовать Болонской системе и превращать наших детей в объект для апробации инновационных образовательных моделей, заимствованных извне. Патриарх предложил на основе широкого национального диалога выработать иной подход к культуре, образованию и воспитанию, признав, таким образом, нынешнее положение дел в этой сфере глубоко неудовлетворительным.
Не он первый об этом говорит, но речь Предстоятеля Русской Православной Церкви оттого важна, что Патриарх в нашей стране – тот человек, с кем власть вынуждена всерьез считаться. С писателями — нет, с интеллигенцией — тем более, бизнес, если нужно, подомнет под себя, кого-то купит, кого-то напугает, а кого-то изгонит, а вот Церковь – шиш, зубы сломает. Ибо Церковь не заставишь религиозные услуги населению оказывать, и стоит за ней гораздо большее, чем Болотная площадь или Лужники.
И когда Патриарх говорит о том, что «время политесных заявлений прошло», что «наступило время серьезного осмысления того, что происходит с нашим народом», это означает новую фазу во взаимоотношениях государства и сильной, активной Церкви, с помощью которой, Бог даст, нам удастся остановить запущенный по недомыслию или недоброй воле процесс национального одичания, порою кажущийся уже необратимым.