Владимир Солоухин
Если разобраться досконально, то окажется, что на земле каждое живое существо ест какое-нибудь другое живое существо. Уж на что божья коровка – и та пожирает тлю. Тля ест, правда, всего лишь траву и листья, но она может погубить целое дерево, которое тоже есть живой организм и притом очень сложный, точно так же, как любая трава, поедаемая сонмом травоядных. Комар пьет кровь у разных зверей и у человека, то есть живет за счет других, или во всяком случае приносит им неприятность. Муравей и ласточка, тигр и крокодил, лось и свинья, грач и гриф, кит и карась, овца и собака, змея и крыса – все кого-нибудь да едят. Если бабочка в своей крылатой стадии совершенно безобидна, то очень даже обидна она в стадии гусеницы. Даже трава, как живой самостоятельный организм живет, угнетая и вытесняя другую траву.
Но есть, оказывается, на земле существо, которое не приносит вреда ничему живому, хотя бы и траве. Это существо никого не ест, ничему не мешает жить. Самое загадочное, самое мудрое, самое – если можно так сказать – неземное существо – пчела.
Как будто она залетела с другой планеты в наш мир, где всякое «одно» так или иначе живет за счет «другого».
Прекрасный выродок, таинственное исключение. Или, может быть, венец творения природы? Некий идеал? Самая свершенная и гениальная, разработанная природой конструкция?
Мир – это не голубь, хотя бы и несущий оливковую ветвь (голубь тоже кого-нибудь может съесть); идеальное, стопроцентное олицетворение мира – это пчела, сидящая на цветке.
Вопрос в кроссворде: «В старину на Руси мальчик-подросток в возрасте между ребёнком и юношей». Ну ясно, что, — отрок, но почему в старину? Давно ли — «Детство», «Отрочество», «Юность» у Льва Толстого? «Я хочу быть отроком светлым» у Сергея Есенина? Неужели это уже умершее слово, вышедшее из обихода? Испытав внутренний протест против такого обращения со словом «отрок», я поймал себя на том, как много слов, с которыми я вырос, но про которые можно теперь сказать «в старину», ибо ушли из жизни предметы, явления, обозначавшиеся этими словами.
Ухват (да, пожалуй, и сам горшок, заменённый кастрюлями), голик (да и сами валенки, которые обметались от снега этим голиком на заднем крыльце), тарантас, шлея, седёлка, телега (да, пожалуй, и сама лошадь как домашнее животное, помогавшее в хозяйстве), косарь (щипали им лучину), да, пожалуй, и сама лучина, горница, светёлка, полати, печурка (маленькая ниша в русской печи, в которой сушили рукавицы), тулуп, картуз, серп, просёлок, залог (часть крестьянской усадьбы, пущенная под траву), летник (дорога, которой не пользуются зимой), навозная (неделя, когда на поля вывозили навоз), набат (не осталось ни одного колокола-набата), зады (часть усадьбы, прилегающая к задней стене дома), прогон (свободное место между избами для прогона скота), по,лдни (деревенское стадо, стоящее в определённом месте для дневной дойки), крынка, амбар, овин, плетень, сени, сеновал, закрутки (верёвки, которыми оглобли привязывались к розвальням), да и сами розвальни, подкладыш, омёт, сноп, крестец (21 сноп, уложенный определённым способом)…
Скоро прочитаем в кроссворде: «В старину на Руси — человек, имевший землю и обрабатывавший её» — крестьянин.
В том же кроссворде вопрос: «Большая куча сена». Ответ: «стог». Но, Боже мой! Разве же стог — это большая куча? Тогда и про дом можно сказать, что это куча кирпичей, а ещё лучше — куча глины. Стог — это архитектурное сооружение. Стога метали истово, с любовью и мастерством. Даже место для стога подчас выбирали такое, чтобы он красиво смотрелся и украшал собой землю, пейзаж. По крайней мере вписывался в пейзаж, а не торчал где-нибудь возле дороги, как комочки в глазу. Были мастера метать стог. Один мастер мог руководить при этом несколькими мужиками. Они стояли наверху и метали, а подавать им сено (или клевер) могли молодые парни, подростки. Это — второстепенная работа, требующая силы, а не мастерства. Сначала прикидывали, какого размера надо заложить стог. Размер определялся в пудах. Скажем, решили сделать стог на двести пудов. Основание стога должно быть определённым. Столько-то шагов в длину, столько-то в ширину. В дальнейшем это основание будет само диктовать все остальные пропорции. До середины высоты стог постепенно расширяется во все четыре стороны (основание у него прямоугольное, а не безформенное), потом метальщики начинают стог вершить — постепенно сужать, заострять, наподобие купола или шатра.
Их там на стогу человек пять-шесть, они вместе со стогом поднимаются всё выше и выше к небу. Вилы, чтобы подавать им сено с земли, нужны всё длиннее и длиннее, были такие вилы «троешки» (т.е. о трёх железных зубьях) с очень длинными черенками. Подденешь навильник сена и перебираешь руками по черенку, поднимая пласт сена всё выше и выше. Приходится подавать сено уже не с земли, а стоя на телеге. В редких случаях устраивали около стога помост. Сначала сено — на помост, а потом уж и ввысь. Сыплется за рубаху труха, щекочет и колется. К тому же тело потное. Труха к нему прилипает. Всё больше заостряется стог. Теперь шестерым метальщикам там тесно, постепенно спускается то один, то другой, остаётся завершить стог кто-нибудь один. И надо сказать, что спуститься ему с вершины стога потом непросто. Стог высок, покатость его крута, а внизу он и вовсе отвесен. Но спускались, никто ещё не остался на стогу ночевать.
Наконец со всех сторон стог отчёсывают граблями, чтобы он был гладким, опрятным. С возвышенности посмотришь на долину, расстилающуюся внизу, а там — стога. Или ещё и так: «Над скудной глиной жёлтого обрыва в степи грустят стога». Стога наравне (не наравне, конечно, но всё-таки) с церквами и колокольнями украшали русскую землю.
Из книги В.Солоухина Камешки на ладони