Владимир Крупин.»И ударили на пасху колокола!»

Разбужу царя в Москве,
Утешу старца в келье,
Дитя в колыбели,
Мертвеца в земле.
По воздуху летает,
к себе призывает.
Загадки о колоколе

Наша любимая Россия необъятна и непостижима. Когда в Калининградской области заканчи-вают вечернюю службу, на Камчатке звонят к утренней. Тут вечер, там утро, и это все в одно и то же время. Но это для нас есть время, а у Господа его нет, Он в вечности. У Господа все враз — и наше прошлое, и летящее настоящее, и будущее. Ведь и у нас не было понятия вре-мени до грехопадения. По своей вине мы стали смертны .Не вразумились ни потопом, ни разрушением Вавилонской башни, ни огнями Содома и Гоморры. Но велика любовь Отца Небесного к Своим творениям — Единосущный Сын Божий взошел на Крест, взял на себя наши грехи и открыл дорогу к возвращению в вечность. Это главная Божия милость — возможность спасения души. Но душу без Церкви Христовой спасти невозможно. А что такое Церковь? Это молитва. А кто зовет к молитве? Колокола. И как представить Россию без колокольного звона? Это невозможно, это все равно, что небо без солнышка. Не случайно же памятник Ты-сячелетия Крещения Руси в Великом Новгороде сделан в форме колокола.

А нечистая сила боялась колокольного звона. Все в России знали пословицу: «Ехал бес в Ростов, да испугался крестов», то есть знаменитых ростовских церквей. А пуще того, испугался колокольного звона знаменитой звонницы Успенского собора в Ростовском кремле. Высокая, на четыре сквозные арки, и в каждой свой набор колоколов. Когда колокола благовестили на Пасху и другие праздники, ликовали сердца, хорошели лица, высветлялись души.

Обезголосели наши храмы после революции. Редко-редко прорывался их голос по большим праздникам. Но даже и это досаждало бесам, и в 1930-м году колокольный звон был полностью запрещен. До слез, до боли сердечной доводят страшные кадры документальной хроники — разрушение храмов. Как от фашистской бомбежки оседают стены храмов, взвивается прах и пыль. Но особенно невыносимо видеть, как с колоколен свергаются колокола, безпомощно переворачиваются в воздухе, ударяются о землю, издают последний стон и разламываются на куски.

И все это запредельное варварство преподносилось как исполнение воли народа. Составля-лись от имени трудящихся (все, конечно, подтасовывалось) петиции, что колокольный звон мешает отдыхать трудящимся очередной пятилетки или же препятствует выздоровлению. Так, в СвятоДаниловом монастыре была больница и больные якобы жаловались, что им от коло-кольного звона становится плохо. И замолчали колокола, и что же? Больные стали умирать гораздо дружнее, чем до этого.

Уже в наше время ученые доказали то, что православные давно знали — колокола не только не мешают здоровью человека, а улучшают и оберегают его. Частота колебания колокольных звуков смертельна для заразных микробов. История хранит сведения, когда напасти холеры, чумы, сибирской язвы обходили те города, села, приходы, где исправно звонили колокола.

Да что говорить, сказано поэтом: «Чем ужасней бешенство стихий, тем слышней набат на колокольнях». Как можно без колоколов, как? Вот ночь, метель, буря, как же в такой завирухе не сбиться с пути? Батюшка посылает звонаря или сам поднимается на колокольню и звонит, звонит, посылая путникам и ездокам сигнал о спасении. Этот звон, как маяк для моряков в штормовую погоду.

Вот старинная и навсегда верная пословица о благовесте: «Первый звон — с постели вон, вто-рой звон — из дому вон, третий звон — в церкви поклон».
У нас в селе была бесстрашная старуха, задолго до тысячелетия Крещения Руси требовала открытия храма, который занял дом культуры.
— Какая культура? — кричала она секретарю райкома, — бесы пляшут, это культура? Верни звон! Вон, у петуха голова во сколь раз меньше твоей, а понимает больше тебя: встало солнышко, поет.
В конце восьмидесятых служба возобновилась. И какие у нас были колокола? Та же женщина где-то разузнала, что можно использовать большие газовые баллоны. Да, их звук был и глуховат, и резок, но они, как могли, помогали людям жить с Богом в душе. И тогда же начали соби-рать копеечки на покупку колоколов. И насобирали! И люди отдавали их на колокола гораздо охотнее, нежели на другое. Истосковалась душа по небесным звукам.

И ударили на Пасху колокола! Звенели, выговаривали: «Все идите в гости к нам, в гости к нам!». Или старинное: «Тень-тень, потетень, выше города плетень, а на том плетне петух-лепетун». Эта загадка-скороговорка как раз о колоколе.
Вернулись и свадебные звоны, и звоны ко встрече архиерея, и, конечно, печально-редкие зво-ны прощания. Но как раз они помогали легче переносить скорбь утраты.

А пасхальным звонам-трезвонам предшествовали звоны великопостные. Да что говорить! А четкие звоны четверговой службы «Двенадцать Евангелий ». И теперь вновь возвращается понимание слов из русской классической литературы: «Мы опоздали, уже звонили к “Достойно есть”».

В письмах монаха Сергия Святогорца описывается прибытие на Святую Гору Афон русских колоколов: «Греки не знали такого дива… Когда загудели колокола в стройных русских тонах и металлическая игра их отозвалась в далеком эхе и мелодических замирающих звуках по скатам прибрежных холмов и соседних гор, греки были вне себя от радости и удивления».
Но это воспоминание из первой половины XIX века. А потом была уже грустная «колокольная» история. О ней рассказал писатель-эмигрант Владимир Маевский в книге об Афоне, вышедшей в Париже в 1950-м году:
«Где-то внизу, за неподвижными силуэтами кипарисов и каштанов, внезапно раздался удар колокола. Удар настолько гулкий и мощный, что порожденный им звук как бы сразу наполнил собою всю окрестность. Колокол, породивший этот звук, был, несомненно, настоящим богатырем среди ему подобных, подлинным великаном, столь близким русскому сердцу. Ухнув впервые, он вслед за первым ударом послал в пространство второй, за вторым — третий. А затем все последующие удары стали сливаться в одну сочную мелодию чудесной колокольной музыки. Рождаясь где-то очень далеко внизу, эта музыка, тотчас же нарастая, невидимыми волнами возносилась вверх, разливалась по всей Святой Горе и затем постепенно и тихо таяла в просторах Эгейского моря. Очарование, меня окружавшее, увеличилось вдвое. Теперь я слышал не только едва уловимое монашеское пение, доносившееся из полутемного храма. Теперь с ним чудесно соединялась и эта новая, могуче-прекрасная мелодия, порожденная металлом невидимого колокола-гиганта, так властно напомнившего мне о иных, ему подобных, колоколах, оставшихся где-то далеко, на столь милой, великой и столь многострадальной родине».

Да, это был русский колокол, но он был пленен греческими властями и отдан греческому мона-стырю, хотя был послан в дар русским монахам из России. Но с нами на Афоне не считались. У нас не было Патриарха, только Синод. А тут война, тут революция. Еще диво-дивное, Божия милость в том, что выжило русское присутствие на Афоне. И поныне Святую Гору оглашают русские колокола.

Как же я был счастлив увидеть в Андреевском скиту колокола — дар Афону вятских купцов Бакулевых, моих земляков. Время, разрушающее скалы, дома, денежные и государственные системы ничего не смогло сделать с искусным литьем, узорами и надписями. Но главное — охранилась чистота звука.
А еще из афонских колокольных звонов вспоминаются маленькие колокольчики. Это их трели оглашают в темноте ночи коридоры монастырских гостиниц. Зазвенели они, значит, сейчас ударит колокол. Они похожи на валдайские поддужные колокольчики. Те говорят о дороге, и эти, монастырские, тоже. Здесь, в монастыре, они озвучивают путь к Богу.

Высоким слогом говорит митрополит Илларион в «Слове о Законе и Благодати» о приходе веры Православной в Русскую землю:

Во единое время вся земля наша восславила Христа
Со Отцом и со Святым Духом.
Тогда начал мрак идольский от нас отходить,
Зори благовестия явились,
Тьма бесовская погибла,
Слово Евангельское землю осветило.
Капища разрушались, церкви возводились,
Идолы сокрушались, а иконы святых являлись,
Бесы убегали — Крест грады освятил.
Апостольская труба и Евангельский гром
Всю Русь огласили,
Фимиам, Богу воскуряемый, очистил воздух.

Апостольская труба и Евангельский гром — это, в том числе, и о колокольном звоне.

Историки приводят факты, когда колокола в тяжелые годины нашествия врагов снимали с ко-локолен и переплавляли на пушки. Но пора говорить и о том факте, что, бывало, и пушки переплавляли на колокола. То есть исполнялось евангельское: перекуем мечи на орала (плуги).
И учебники истории искусств не должны обходить показ значения колокольного звона в искусстве. Как слушать оперу Михаила Ивановича Глинки «Жизнь за Царя» без финального триумфального колокольного торжества? А незабываемая симфония Петра Ильича Чайковского «1812-й год». И симфония Сергея Васильевича Рахманинова «Колокола». Нет числа таким примерам.

В специальной литературе можно найти множество сведений о производстве колоколов, о сплавах металла, о том, как и в какой пропорции составляются медь и олово, и сколько нужно для улучшения звучания добавить серебра, но разве думаешь об этом, когда ударяет колокол и рука сама взлетает ко лбу для крестного знамения.

ТРИ ИСТОРИИ О КОЛОКОЛАХ

Первая: Как человека, меня тянет в места детства, а как гражданина, в места, где свершались великие события моего Отечества. А уж что говорить о величии Херсонеса, откуда от апостола Первозванного Андрея и от равноапостольного Великого князя Владимира пошло по Руси сияние христианства. Первый раз я был там в 1965 году, а потом уже в восьмидесятые. Херсонес был в развалинах. Все валили на войну, но восстанавливать храм не хотели. Шли раскопки. Висящий на перекладине колокол был безъязыким, хотя уже одно его присутствие украшало и
оживотворяло берег. Ведь это не просто место крещения святого князя Владимира, тут тысячам людей было явлено Божие чудо. В русско-французскую (она же и русско-английская) войну святитель Московский и Херсонский Иннокентий служил закладной молебен у места рещения.
Вражеская эскадра подошла и прямой наводкой обстреливала собравшихся моряков, солдат, жителей Севастополя. А закладка храма — это не пять минут. Это проскомидия, литургия, во-досвятный молебен и собственно закладной. Самое малое, часа четыре. А пушки бьют, а снаряды рвутся. А люди молятся. И ни один из снарядов не попал! Ни один!

А потом цивилизованные французы украли русский колокол в Херсонесе и увезли в Париж, в собор Парижской Богоматери, в тот, где по периметру его стоят изображения нечистой силы.
Предание говорит, что колокол там молчал, ибо католики иначе звонят в колокола, он у них там весь раскачивается, то есть большее ударяет в меньшее, не как у нас, раскачивается только язык, вызывая к звучанию стенки колокола.
Спустя годы русский корабль ошвартовался в Марселе. Моряки поехали в Париж, а там пошли не по кабакам, бистро, как любят говорить о них, а, чисто по-русскому уважению к культуре чужой страны, посетили главный собор Франции. Глядят — колокол. «Братцы, это же наш. Братцы, да он же из Херсонеса!» И, недолго думая, моряки, никого не спрашивая, ибо возвращали уворованное, сняли колокол, наняли лошадей и увезли в Марсель.А там на корабль и на родину.

Печально было на раскопках. Опавшие листья тихо отзывались мелким каплям дождя, остатки мозаики светились под ногами. Вот и крещальня. Вся она была завалена ветками, бутылками, банками, пробками, всякой пластмассой. Нашел фанерку, стал чистить. Вдруг раздались звуки колокола, но какие-то неровные, странные. Поднялся, увидел, что это мальчишки бросают ка-мешки в колокол. Он отзывался, как бы даже говорил с ними. Увидев меня, они убежали, мо-жет, подумали, что я охранник, или еще что. А один, самый маленький, мальчик, не убежал. Он все не мог добросить свои камешки до колокола. Я приподнял мальчика на руки и он, наконец, попал. Я же нашел длинную палочку и с ее помощью огласил берег призывом к молитве. Так мне казалось. Уж очень было скорбно тогда — разруха и запустение.
Но вот же — вознесся храм, звучат в согласье с небесами его колокола.

История вторая. Она из Смутного времени, и она описана многократно. Просто напомним. В Угличе прервалась монархическая цепь, был убит наследник престола царевич Димитрий. Не-слыханное дело. Толпа самосудом растерзала убийц. Церковный колокол возвещал о страш-ном событии. А комиссия Годунова приговорила: сослать угличский колокол в Тобольск.
И жители Углича на себе повлекли его в Сибирь. Как это понять, как представить? Колокол вначале били плетьми, вырвали язык. Сделали специальные дроги, впряглись в оглобли и по-влекли … на долгие-долгие дни, недели, месяцы.
И вот это особенно дивно сейчас, что колокол, если он, как человек, несет наказание, то является живым, мыслящим, способным самостоятельно совершать поступки. А тогда это никого не удивляло. Это как Крест Господень — Он не вещество, а существо.

История третья. Она произошла на Святой Земле. Начальник Русской Духовной миссии архимандрит Антонин Капустин свершил великое дело — над Елеонской горой, над всем Иерусалимом поднялась колокольня — Русская свеча. И представить без нее Святую Землю невозможно. Именно здесь вознесся в отверстое небо Иисус Христос, отсюда началось апостоль-ское оглашение земель и народов, именно здесь начались последние времена.  И с конца XIX века возвещает о них русский Елеонский колокол.
Привезли колокол по морю и по суше из далекой Руси. Доставили на корабле в Яффу, перегрузили на берег, а дальше начался многодневный подвиг — в телегу с колоколом (есть снимки) впряглись паломники. За великую честь считали они тащить непомерную тяжесть. Вязли колеса в песке, застревали в камнях. И был случай, который поразил и потряс иностранцев — одну паломницу сильно придавило колоколом, повредило внутренности, и она умерла. У нее сияло лицо, она радостно говорила всем, что Господь удостоил ее великого счастья — потрудиться во славу Его и пойти к Нему из Святой Земли.

***

История же снятия, увоза и возврата колоколов Свято-Данилова монастыря тоже широко из-вестна. Московские предания сохранили выражение «Даниловские малиновые звоны». Вся страна радовалась их возвращению. Будто из долгого плена, из чужедальной сторонушки вер-нулись родные до боли глашатаи молитвы. Москвичи шли в монастырь, когда колокола стояли еще на подставках на земле, чтобы хотя бы прикоснуться к ним, погладить, постучать костяшками пальцев и услышать слабый, приветливый отклик.

Нет, не смогли они звучать за океаном так, как у нас. Воздух не тот, облака не те, не те молитвы. А пытались. И даже приглашали специалиста по колоколам Константина Сараджева. имен-но он, в начале 30-х, в разгар борьбы с колокольным звоном, предлагал оборудовать «музы-кальную колокольню», обещая, что на ней будет до ста различных звонов. Может быть, боль-шевики избавлялись от Сараджева. Но и американцам не понравился мастер, не тот у него был «имидж». И одевается кое-как, и среди ночи может заиграть на пианино, а уж как грубо обращается с металлом колоколов. И напильником пилит, и молотком по зубилу лупит. А вначале заставляет греметь самый большой колокол. Говорит, что под него звучание подстраивает. Да так круглые сутки.
Нерадивые студенты стали сваливать отставание в учебе на звон колоколов. Пресса писала о гражданских правах учащихся. И что? И заболел мастер, и вернулся в Россию. А в России ожидало известие: колокольный звон окончательно запрещен. Как такое вынести? Всего в сорок два года раб Божий Константин Сараджев скончался. Как гимн колокольному звону звучат слова из его сохранившейся в отрывках рукописи: «Сила природных звучаний в их сложнейших сочетаниях не сравнима ни в какой мере ни с одним из инструментов — только колокол в своей звуковой атмосфере может выразить хотя бы часть величественности и мощи, которая будет доступна человеческому слуху в будущем. Будет! Я в этом совершенно уверен. Только в нашем веке я одинок…».

Тончайшие нюансы органной музыки, классика — все подвластно симфоническому богатству колокольного звона. И все же главное в колоколах — их ведущая роль в помощи молитве. В 60-е, когда все храмы Золотого кольца были переделаны под музеи и рестораны, иностранцам демонстрировались колокольные звоны Суздаля и Ростова Великого. Даже, помню, была такая пластинка — крохотный гибкий кружок с записанными звонами. Достать его было невозможно. К прискорбию, делали пластинку, конечно, для иностранцев.
Но вот и мы дождались. И радостно говорил в том же Суздале знаменитый звонарь Павел Павлович Павлов: «Хватит нам только туристов тешить, пора и Богу служить». Но и туристов, и тогда и доселе, поражает проникающая до сердца мощь благовеста. И пасхальные трезвоны-перезвоны, когда на колокольню поднимаются и стар и млад, и всем разрешено Бога славить.
А уж как Павел Павлович на Пасху ударял-выговаривал: «Барыня, барыня, барыня — сударыня!»

Дивный цветок — скромный колокольчик. Голубенький, как небо, он качается на нитке стебля, напоминая о том колоколе, которому дал форму. Такое ощущение, что колокол растет лицом к земле, а корни его в небесах. Именно оттуда он приносит надмирные звуки для спасения души.
Между небесами и землей плывет над Россией спасающий, очищающий колокольный звон. Помогает подняться от суеты дня, от житейских забот, обратиться к грядущей вечности. Но ее надо заслужить.

Журнал «Родная Ладога»