Марина Лебедева.Отрывок из повести»До последнего часа»

           Жизнь или смерть

 Прошло уже около месяца с тех пор, как у меня дома поселились двое из фронтовой разведки. Но я до сих пор не знала, чем они занимаются. Мои постояльцы куда-то исчезали по ночам, а вопросы задавать мне не разрешалось. Считалось, что «чем меньше знает женщина, тем спокойней спит мужчина». И они действительно спокойно спали большую часть свободного времени. Я же была для них будильником, кухаркой и горничной.
  Однажды со мной произошел не очень приятный случай. Когда я будила Михаила, вместо обычного «пора вставать», потихоньку вытащила из кобуры пистолет и, приставив к его лбу, низким голосом, на какой только была способна, грозно скомандовала: «Рус, сдавайс!».
 В следующую же секунду я была переброшена через спящего какой-то неведомой силой и оказалась между стеной, сундуком и бывшем на нем Михаилом. С заломленными над головой руками и пережатым горлом, да еще придавленная коленом, я чувствовала себя ужасно. Мне было очень больно.
  Увидев меня, он удивленно поднял одну бровь домиком вверх, а потом засмеялся и насмешливо посоветовал: «Если не хочешь, чтобы я тебе что-нибудь сломал, не шути так больше. У меня моментальная реакция, я же профессионал!».
 После этого случая я рассуждала так: если Михаил действительно профессионал, тогда почему они с Сашкой не пускали под откос поезда, не устраивали ночных взрывов и не подстреливали из-за угла фашистов? Случайно убитый эсэсовец, пожалуй, единственная жертва. Да и того зачем-то раздели. Одним словом, я не понимала, зачем они здесь, и  решила провести разведку боем.

Взвесив все «за» и «против», пришла к выводу, что разговор лучше начинать ближе к концу обеда, когда они уже не голодны, но еще не разбежались. Сложив руки на груди, я села напротив них и начала разговор издалека. Как и принято, сначала – пара фраз о погоде, затем, как бы между прочим, рассказала о том, что удалось узнать от Лизы. Оказывается, где-то в нашей округе действует группа русских диверсантов «Норд», то есть «Север» по-нашему. Настоящие профессионалы: меняют позывные, время выхода в эфир и даже шифры. Их никак не могут поймать. За старшего группы обещан солидный гонорар, причем за живого вознаграждение удваивается. Подозревают значительную утечку информации о передвижении войск.

— Вот это, я понимаю, ребята работают! – с гордостью в голосе закончила я свой рассказ. – А давайте найдем их. Может, им помощь нужна?
Мои внимательные слушатели многозначительно переглянулись. Ободренная их реакцией, я перешла в наступление:
— А вы чем занимаетесь? Где ваша работа? Может, вы по ночам на свидания бегаете? Я же не знаю.
— От травы за сеном не ходят, — намекая на меня, обронил Сашка, потом звучно поскреб пятерней затылок и игриво толкнул Михаила локтем в бок. —  А про свидания мне понравилось. А?
Тот решил не подливать масло в огонь, видя мой боевой настрой:
 — Не волнуйся, Наташа, что надо — мы делаем. А паровозик с рельсов пустить и без нас желающие найдутся. А мы, глупыш, — разведка. Нам зря шуметь ни к чему.

Я была в некотором замешательстве. Как объяснить им, что мне просто необходимо совершить что-нибудь героическое, чтобы не было перед другими стыдно. Я ведь толком ничего еще не успела сделать в свои девятнадцать лет. Из-за того, что Михаилу удалось меня удачно «воткнуть» в немецкий госпиталь, я даже листовки не могла поднимать (тем более их читать), чтобы не испортить репутацию благонадежной гражданки. Что ж, вот так сидеть и ждать, когда тебя освободят? Ну уж нет!
Я решила применить хитрый ход:
—  Почему вы мне не доверяете? Может, лучше сразу повесить на шею табличку «предатель» и провести по городу, чтобы все узнали о том, чего я еще не совершала?
— Что ты выдумываешь? Мы доверяем тебе свои желудки. Обед был бесподобен. С приправами, – говоря это, Михаил двумя пальцами аккуратно извлек из своей ложки длинный светлый волос и вопросительно посмотрел на меня.
Его взгляд выражал примерно следующее: «Война – дело мужское, а ваше – кухня, корыто и колыбелька. Вот там и старайтесь».
 Заметив мое смущение, Сашка как настоящий друг пришел на выручку и, не моргнув глазом, соврал:
— Это мой.
Михаил, слегка наклонив голову, как бычок, насмешливо поинтересовался:
— И где ж ты его растил? В носу что ли?
Сашка что-то шепнул ему на ухо и, к моей досаде, оба разразились хохотом. Мой героический порыв опять был сорван.
— Запасная антенна радиопередатчика, говоришь? — переспросил Михаил. – Об этом я не подумал.
Я решила не сдаваться:
— Вот-вот, паясничать вы оба умеете, а дела от вас ни на грош. Столько немцев вокруг… – я осуждающе покачала головой. – А вы частушки непристойные распеваете на пирушках и волочитесь за всеми подряд.
Они удивленно переглянулись: до сих пор ничего подобного от меня слышать не приходилось. Сашка констатировал:
— Это про тебя. Что за частушки-то? Споешь?
— Да детский фольклор про «пару булочек в пэша, два яблочка под ситцем». Погоди, – Михаил отмахнулся от него, как от назойливой мухи. – Интересно же послушать, как прорабатывают старших по званию. Причем безнаказанно. Пока.
— А у тебя, — я перевела свой обличительный взгляд на Сашку, — настолько простецкий вид, только слюни изо рта не текут, чтоб под дурачка не скосить.
Тот хотел что-то возразить, но Михаил тронул его за плечо, и он осекся.
— А уж о чем вы разговариваете… – не унималась я. – Слушать противно.
Михаил лениво потянулся, заломив руки за голову, и не спеша произнес:
— У тебя все? Хочешь провести комсомольское собрание? Пожалуйста. По поводу меня и Сашки… Умное порядочное лицо сейчас вызывает подозрение, сама знаешь, где все достойные мужчины призывного возраста, – он помолчал и терпеливо продолжил объяснение. – Мы оба, — он подчеркнул, — оба офицеры. Мы знаем, на что идем. Поймают – мало не покажется. Мы тебя бережем. – Сашка не удержался и вставил: «цени». – Я считаю, что с девушкой надо ходить не на задание, а на свидание. Ты – наш тыл. А без крепкого тыла слабеет линия обороны. А разговоры… Я не политработник, чтобы идеи задвигать. У каждого из нас за спиной такая наглядная агитация…
Мне сразу вспомнились страшные виселицы, ставшие неотъемлемой частью нашего городка, массовые аресты и расстрелы мирных жителей, вывоз людей в Германию в качестве рабов, избиения на улицах… Когда же все это кончится?
— Итак, — подытожил свою речь Михаил, — каждый должен заниматься своим делом. Вопросы есть? – вопросов у меня не было. – Тогда иди и посмотри «ушки».
Мне ничего не оставалось делать, как выполнить приказ. «Посмотреть ушки» значило, что я должна незаметно, как бы выполняя обычную работу во дворе, проверить, нет ли случайных свидетелей или любопытных.
Я тщательно обшарила взглядом территорию двора, щели в изгороди и соседские завалинки. Все чисто. Минут через десять вернулась в дом и остолбенела: посередине комнаты стоял рослый эсэсовец  в кожаном плаще и высокой фуражке.
— Что Вам угодно, господин офицер? – голос у меня был, как деревянный, а в голове пронеслась вереница вопросов: как он смог сюда незаметно войти? неужели через черный ход? что ему от меня нужно? где же ребята?
Офицер повернул ко мне красивое надменное лицо и насмешливо поинтересовался:
— Что, душа с пятками встретилась? Не узнала, Наташа?
Уголки губ у эсэсовца чуть дрогнули, и лицо просияло той знакомой обворожительной улыбкой, которую ни с какой другой спутать  просто не возможно.
— Михаил… Ты? – от неожиданности я даже присела на краешек табурета.
Так вот зачем понадобилось раздевать труп фашиста.
— Что, хорош?
Он повернулся кругом, давая возможность рассмотреть себя во всех ракурсах, и прошелся по комнате, красуясь. Лицо приняло жесткое и презрительное выражение превосходства над всем окружающим.
— Ага. Хоть сейчас на виселицу, – это Сашка в форме немецкого солдата вальяжно развалился на диване.
Немного оправившись от испуга, я попросила:
— Вы на задание? Возьмите меня с собой.
— Ладно,  — как-то подозрительно сразу согласился Михаил. – Только юбочку надень подлиннее.
  Я посмотрела на свою юбку: не такая уж она и коротенькая, до колена. Какая была, ту и надела.
— Зачем это?  — опасливо поинтересовалась у него, боясь услышать какую-нибудь колкость.
— А чтоб не видно было, как коленки дрожат.
Сашка прыснул, а я огорченно вздохнула:
— Значит, не возьмете… Награды получать вам, а на виселицу пойдем вместе?
Михаил утвердительно кивнул и мягко, по-отечески уточнил:
— Только идем мы не за наградами, глупыш, а за Родину. А уж там… как она оценит.
— Но я тоже хочу… — я попыталась объяснить, но он меня перебил.
— «Могу» я бы взял. Да не волнуйся ты, и тебе дело найдется. Помолилась бы за нас что ли… – и скосил глаза в мою сторону: как реакция.
Реакция была соответствующая. Я бы удивилась меньше, если бы он оказался принцем датским (замашки у него на то имелись). Но он – офицер Красной Армии, наверняка, комсомолец да еще насмешник и балагур и вдруг… помолиться? Быть того не может! Но такими вещами не шутят…
— Так ведь давно сказали, что Бога нет, – лениво вставил Сашка.
— А дураки взяли и поверили. Что же получается: был-был и вдруг нету? Куда ж Он делся? Так не бывает. Осмелюсь напомнить, у русских ни один великий полководец атеистом не был.
 Михаил был настроен явно благожелательно, глаза его сияли. Он стоял между нами, высокий, весь какой-то светлый, торжественный, и посматривал то на меня, то на Сашку, по своему обыкновению, стараясь разгадать направление наших мыслей.
— Суворов в церкви пел, Александр Невский канонизирован, а адмирал Ушаков перед каждым боем молебны служил. Между прочим, поражений у него не было. А у нас как? – досадливо вопрошал он. – Чертыхнулись, матюгнулись, грудь вперед  — все пули наши.
Сашка чуть не подпрыгнул на месте, принимая его слова и на свой счет:
— Так она ж, родимая, из глубины души… На передовой с матерком, как с ветерком.
— С этим «ветерком» до Москвы драпали. Хорошо, что нам помогают.
— Союзники что ль? – презрительно фыркнул Сашка.
— Мозгой-то пошевели в нужном направлении, не опилки же в башке! – воскликнул в сердцах Михаил, досадуя на то, что его никак не могут правильно понять. – Какие союзники?!. – и, понизив голос, как некую тайну, сообщил нам. – Говорят, по Москве сначала икону Казанскую по улицам носили, а только потом уже фрицу поддали. А в Ленинграде кто бы выжил? Разве смогли бы истощенные люди такую военную машину, которая всю Европу подмяла, без высшей помощи остановить? Под пули идти легче, зная, что душа есть. Она же вечная. Вот и думай, кто наши союзники.
— Не знал, — задумчиво протянул Сашка.
Михаил быстро подсел к нему на диван и, схватив за плечи, пытался заглянуть в глаза.
— Не увиливай. Если бы я не видел, как ты перед забросом крестишься…
— Я бабушке обещал, стараясь избежать встречи взглядов, проговорил Сашка.
— Руку-то к своей башке прикладывал, а не к бабкиной, — уточнил Михаил и, свалив друга на сиденье, принялся по-мальчишески тузить бока, — колись, а то хуже будет.
— Жить захочешь – «кукареку» закричишь, — запричитал Сашка, отбиваясь от тычков.
— Не смешно, — строго прервал его Михаил. – Губы у тебя под «Господи помилуй» шевелятся. Брось ломаться, она же не из особого отдела.
Тот хмуро оправдывался:
— «Особый» бывает труднее пройти, чем линию фронта. Ладно уж, — великодушно согласился Сашка, — давай и за меня тоже… попроси там…
Я подумала, что, наконец-то, настал тот момент, когда узнаю, кто они такие на самом деле:
— А за кого просить? Я же не знаю ваших имен. Настоящих.
Они переглянулись:
— Во раскручивает…
Михаил поднялся с дивана, щелкнул каблуками и, приложив руку к фуражке, невозмутимо сообщил:
— Группа «Север». А там, наверху, — он закатил глаза к потолку, —  разберутся, кто такие.
Вот это да! Я обомлела и немного растерялась. Мне стало стыдно за все, что им только что наговорила.
— Вы и есть тот самый «Север»?
— Пожелай нам удачи и счастливого возвращения, – на прощанье сказал Михаил. — С Богом. Пошелестим штабными бумажками.

Когда я осталась одна, то сразу принялась за выполнение просьбы. Но все было не так-то просто. Крещеная, я никогда не была закоренелой атеисткой. Помню, даже ходила маленькой с бабушкой в церковь. Мне там нравилось: запах ладана, горящие свечи, красивое пение и возглас батюшки с амвона: «Мир всем!». Мне тогда хотелось хоть полы мыть, лишь бы в церкви. После службы было так высоко на душе, светло… А потом куда-то это все потерялось, забылось. И вот теперь я даже не могу вспомнить ни одной молитвы. Да-а…
Я порылась в теткиных шкафчиках, извлекла оттуда бутылочку с маслом, затеплила лампаду, вынула потрепанный молитвослов и стала искать подходящую молитовку. Глаза мои сразу наткнулись на слова «Царю Небесный». Я решила остановиться на ней: если к кому обращаться, то лучше сразу к царю.

Молиться было так непривычно и так непросто, нас же этому в школе не учили. А если бы узнали, что я просто заинтересовалась этим, такое бы устроили, что даже страшно представить. От этой мысли мне стало весело. Я вообразила себя человеком, выполняющим втайне ото всех важное задание, от которого зависит жизнь или смерть. Жизнь или смерть… И тут меня осенила страшная догадка: а вдруг сейчас действительно от меня, от моего старания зависит жизнь или смерть двух людей? И если я сделаю что-то не так, они больше не вернутся. Никогда.

Капельки холодного пота выступили у меня на лбу. Я бухнулась на колени и, судорожно схватив руками молитвенник, будто кто-то собирался его вырвать, стала внимательно вглядываться в каждое слово, вкладывая все мысли, все существо свое в эту маленькую молитву.
«Царю Небесный…». Красиво-то как! «…Утешителю, Душе истины…»  Утешителю… Как он нужен сейчас каждой семье, каждому человеку. И мне. И мне тоже нужен! «…Иже везде сый…» – везде… значит, и здесь? Я даже оглянулась. Глупая, разве мне Он покажется? Да это и не важно. Важно, что Он всегда рядом. «…И вся исполняяй». Он может исполнить любую просьбу… Тогда и мою?. Он может все? «Сокровище благих и жизни Подателю, прииди и вселися в ны…». Выходит, (я просто поразилась своему открытию), мало того, что Он «везде сый», оказывается, надо его позвать, чтобы Он соединился со мной в одно, и, наверное, не один раз просить. Но как это возможно? А вдруг Он не захочет «вселиться в ны»? Столько вопросов, на которые захотелось найти ответ… «…И очисти ны от всякия скверны…» Ну, какая у меня «скверна»? Не убила, не ограбила. И вдруг из забытых уголков памяти  на меня стало надвигаться грозное безликое войско со знаменами, на которых было написано: позавидовала чужой красоте, солгала, отказала в помощи, возгордилась и много другого. Если бы кто об этом узнал… Да легче сквозь землю провалиться! Но Он же «везде сый». Мне стало так стыдно и так страшно, я ощутила себя маленьким, ничтожным человечком. Не одна минута прошла, прежде чем стала читать дальше. «…И спаси, Блаже, души наша». Я еще и еще раз прочитала эту строчку. Казалось, гора свалилась у меня с плеч. Все-таки «спаси». И я добавила еще одну просьбу, от себя: и жизни, и жизни наша.
Слезы катились по моим щекам. Но это были очищающие слезы. Будто я опять прикоснулась к тому высокому светлому чувству из детства. Было ощущение, что меня услышали. С этой мыслью я приклонила голову на диван и так, полусидя, спокойно уснула.
Спустя какое-то время, сквозь сон  я почувствовала, как чьи-то сильные руки перенесли меня на кровать, накрыли одеялом, и кто-то благодарно прошептал, наклонившись к моему лицу: «Спасибо, что была с нами. Мы это поняли».