Перейти к содержимому
Ирзабеков Фазиль Давуд Оглы Русское солнце
28.01.2012
6. Русь Святая
Святая Русь… часто мы произносим это привычное словосочетание как нечто само собой разумеющееся, не задумываясь, — а почему, собственно? Приходилось ли вам слышать, скажем, о святых Казахстане, Эстонии, Америке, Ираке, Китае, Мадагаскаре, Австралии, … можно продолжать этот ряд бесконечно долго, не находя убедительного разъяснения загадочному феномену. Согласитесь, нам и в голову не придет сомневаться в глубоко органичной связке двух коротких слов, их непреходящей, какой-то тектонической незыблемости.
…Приход, в котором по мере сил тружусь, расположен на высоком живописном берегу канала имени Москвы. В лихую годину безбожной власти над его сооружением трудились сотни тысяч невинно осужденных людей, политических заключенных, получивших лихое прозвище зэков. Среди этих людей, страдающих от непосильного труда и издевательств, было немало священнослужителей. Наш деревянный храм Георгия Победоносца, которому ныне более двухсот тридцати лет, был к тому времени закрыт и служил для многих из них местом ночлега. Так вот, как свидетельствуют очевидцы, именно на этом участке грандиозного строительства их было более всего. Здесь они умирали сотнями, здесь же их спешно зарывали в эту землю. А теперь ответьте сами, — какая эта земля, каждая горсть которой полита кровью и потом священномучеников, и в которой поныне покоится их прах. Вспомним, сколько таких каналов прорыто по всей нашей земле, сколько таежных лесов порублено, сколько возведено великих строек, гидроэлектростанций, проложено дорог, добыто руды… и разве ж только в новейшей нашей истории. Во все времена, во всех государствах люди погибали за родную землю. Это так естественно, так правильно. Что же касается России, бесконечные сонмы полчищ, во все времена идущих на нее войной, все это, по выражению Ивана Шмелева, «мировое окаянство» шло против Христа, образ которого и поныне пребывает незамутненным в сердце каждого истинно русского человека. И без Которого он не мыслил и не мыслит себе подлинной жизни. А они все лезут и лезут на Русь, посягая не только на землю и ее богатства, но и на души наши и детей наших: разномастные легионы тех, кто так и не принял Богочеловека и распял Его, из века в век готовя трон Человекобогу, устилая его страшный путь кровью и плотью лучших русских людей.
Кажется, нет ни пяди русской земли, в которой не покоились бы люди — мученики, великомученики, страдальцы за Православную веру, за Богородицу, за Христа и святых Его угодников во все времена отечественной истории. Как же тонко прочувствовал это Федор Тютчев, написавший строки:
Отягченный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя.
Помню, как рассказал об этом одному знакомому. Потом звонит, представляешь, говорит, после этого не могу даже плюнуть на землю. Поведал-то не ему первому, а вот надо же…
Воистину, Русь — это высочайшее дерево с вечнозеленой величественной кроной, корнями своими уходящее в Небо.
Так было во все времена, так совершается и поныне. И не в этой ли земле обрели, наконец-то, покой сотни замученных наших мальчиков: избитых, поруганных, порубленных и обезглавленных, жертв чеченской войны, отказавших — подобно Евгению Родионову и его боевым товарищам — потерявшим всяческий человеческий облик бандитам, казалось бы, в малом: снять с себя нательный православный крестик.
Святая Русь — это, как оказывается, не только древний символ, напоенный божественной поэтикой. Русская земля свята не только мистически, ее тысячелетняя святость осуществилась и на физическом уровне, она и вправду свята. Как и весь строй души истинно русского человека, как он был задуман Творцом.
Им, а не большевиками, ввергнувшими Россию в катастрофу, не лукавыми либералами и не суемудрыми интеллектуалами-безбожниками. А ведь именно его, русского человека, во все время придумывают: то декабристы, то народовольцы, то разночинцы с демократами всех мастей, то идеологи коммунизма, теперь вот политтехнологи (слово-то какое!?). Все эти «пиджачники» и «плохо крещенные приват-доценты», по меткому выражению Василия Львовича Величко. Он же, вопреки их мудрствованиям, в лучших сыновьях и дочерях своих, и поныне пребывает с немеркнущей иконой Христа, начертанной в самом его сердце, неугасимым фаворским светом, дивно озаряющим и согревающим его душу, и нетленным, не оскверненным русским языком на устах. Без таинственного сплетения этих двух начал — русского языка и православной веры — русскому человеку, по замыслу Божию о нем, состояться просто невозможно. И еще одна немаловажная особенность: чтобы физически болело сердце всякий раз, когда плохо говорят о России, когда ее обижают и унижают.
О том же, что случается с русским человеком, когда он бывает отлучен от этих основополагающих для него начал, куда как красноречиво свидетельствует вся наша национальная история, и, не в последнюю очередь, кровавая драма последнего столетия, отзвуки которой болью отдаются в нас и поныне.
Поймал себя на том, что с особенной тихой радостью люблю смотреть телепередачи с участием потомков русских эмигрантов первой волны. Несмотря на некоторые особенности их произношения, они производят впечатление абсолютно русских людей. И, в первую голову, по той очевидной причине, что продолжают быть живыми носителями родной речи и Православной веры, унаследованной ими от родителей. Чего не скажешь о детях новых эмигрантов.
Я не оговорился: не просто русскоязычие, а именно наличие в человеке русского языка как родного. Того, на котором видишь сны. И принадлежность к Русской Православной Церкви. Это очень важно, поверьте. Поясню: не подлежащим никакому сомнению вкладом в русскую литературу стали замечательные художественные произведения таких выдающихся литераторов, как Чингиз Айтматов, Рустам и Максуд Ибрагимбековы, Олжас Сулейменов, Фазиль Искандер, Чингиз Гусейнов и многих других русскоязычных писателей. Однако нам (как и им самим) и в голову не придет считать их русскими.
Совсем неслучайно понятие народ в старославянском языке звучит как язык. «Разумейте и покоряйтеся, языцы, яко с нами Бог!» — возглашают в Церкви. Поразительную историю поведал некогда народный поэт России мудрый Расул Гамзатов в книге «Мой Дагестан». Как-то в Париже он встретил земляка-художника, который вскоре после революции уехал в Италию учиться, женился на итальянке и не вернулся домой. «Почему же вы не хотите возвратиться?», — спросил поэт. Тот ответил: «Поздно. В свое время я увез с родной земли свое молодое жаркое сердце, могу ли я возвратить ей одни старые кости?». «Приехав из Парижа, — продолжает автор, — я разыскал родственников художника. К моему удивлению, оказалась еще жива его мать. С грустью слушали родные, собравшись в сакле, мой рассказ об их сыне, покинувшем родину, променявшем ее на чужие земли. Но как будто они прощали его. Они были рады, что он все-таки жив. Вдруг мать спросила: «Вы разговаривали по-аварски?». «Нет. Мы говорили через переводчика. Я по-русски, а твой сын по-французски». Мать закрыла лицо черной фатой, как закрывают его, когда услышат, что сын умер… После долгого молчания мать сказала: «Ты ошибся, Расул, мой сын давно умер. Это был не мой сын. Мой сын не мог забыть языка, которому его научила я, аварская мать».
Глава эта завершается стихотворением «Родной язык», отрывок из которого не могу не привести здесь:
… И, смутно слыша звук родимой речи,
Я оживал, и наступил тот миг,
Когда я понял, что меня излечит
Не врач, не знахарь, а родной язык.
Кого-то исцеляет от болезней
Другой язык, но мне на нем не петь,
И если завтра мой язык исчезнет,
То я готов сегодня умереть.
Я за него всегда душой болею,
Пусть говорят, что беден мой язык,
Пусть не звучит с трибуны ассамблеи,
Но, мне родной, он для меня велик.
Всякий раз, вспоминая эту историю, не перестаю изумляться суровой мудрости этой женщины. Родившись и состарившись в высокогорном ауле, она ведала о том, чего не дано постичь иным высоколобым мудрецам века сего. А какое царственное достоинство! Только вдумайтесь, ведь речь идет о языке очень небольшого народа. Небольшого, как выясняется, только в количественном измерении, — таком неубедительном. И как же обращаемся со своим языком мы?! Языком, на котором на протяжении многих столетий создавались величайшие творения мировой духовной и художественной мысли. Как прискорбно расточительны бываем мы подчас! Безусловно, это и от широты нашей, о которой уже так много сказано и написано, и от национального ощущения богатейших кладезей. Не будем же забывать о том, что неисчерпаемых кладезей не бывает, сорить же богатством и швырять драгоценностями — прерогатива богатого. А как пробросаемся?!
С какой скрупулезностью прописаны государством всевозможные законы и положения, регламентирующие охрану и добычу полезных ископаемых, алмазов, нефти. Только тронь — руку оторвут, а то и голову! И разве же не настало давным-давно время принять на самом высшем уровне — после всенародного обсуждения — Закон о защите русского языка как важнейшего национального достояния?!
Прискорбно, но целые народы, считающие себя цивилизованными, да что там народы — континенты — продолжают жить так, словно и не было никогда Христа. И что совершенно непостижимо для сознания православного человека — без святых! Без такого привычного для простой деревенской русской бабушки и непонятного иному продвинутому европейцу молитвенного общения. Вообразите: обращаясь мысленным взором к Небесам, мы молим о тех, кто покоится в святой земле, лучшие из которых, спасшиеся, снискавшие венцы, прославленные Богом, молят о нас, пока еще живущих на этой святой земле. Мы живем по вертикали!
Как же мы богаты, да мы просто сказочно богаты, что там Гарун аль Рашид! Как преизобилует любовь, обращенная на нас. Поясню: крымский татарин называет родину «ана вэтэн», что значит родина-мать. Азербайджанец скажет о родной земле «ана торпаг», что есть мать-земля. И, конечно же, у каждого человека -независимо от цвета кожи и разреза глаз — есть та единственная мама, что даровала ему жизнь.
Но мы все равно богаче, ведь у каждого из нас есть еще и крестная мать. Та, что призвана печься о нас не менее, а то и более собственной нашей матери. И прежде, — о нашем духовном возрастании, о нашем спасении. Сколько русских людей могли бы поведать удивительные истории о том, как неустанными стараниями, горячей молитвой своей крестной матери ко Христу, Богородице, святым угодникам Божиим были отмолены и спасены.
И еще Матерь-Церковь, где рождаемся для вечной жизни в таинстве Святого Крещения, и в лоне которой благословенно пребываем до скончания дней наших. И которая нас, окаянных, с нарастающим год от года страхом Божиим от сознания собственного несовершенства и недостоинства, сподобляет, тем не менее, причащения Святых Христовых Таин. Освящает все пути наши, молится о здравии нашем, венчает наш брак, освящает наши жилища, поставляет нам духовных пастырей… когда же настает срок, благословляет сам уход наш, продолжая без устали молиться об упокоении наших душ.
А еще Матерь Небесная, Пресвятая Богородица. Та, что Присноблаженная и Пренепорочная, Честнейшая Херувим и славнейшая без сравнения Серафим, Всецарица, Матерь Света, Невеста Неневестная, Предивная Лествица, связавшая Небо и землю… наша Небесная Заступница, к которой взываем в своих бедах и скорбях: «…яко не имам иныя помощи разве Тебе, ни иныя предстательницы, ни благия утешительницы, токмо Тебе…».
Можно ли не памятовать о том, что мы являемся обладателями единственной веры, где Бог — только вдуматься! — есть наш Небесный Отец. И это не просто метафора, вот и святой апостол Павел свидетельствует: «Но когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего (Единородного), Который родился от жены, подчинился закону, чтобы искупить подзаконных, дабы нам получить усыновление. А как вы — сыны, то Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: «Авва, Отче!» Посему ты уже не раб, но сын; а если сын то и наследник Божий через Иисуса Христа» (Гал 4, 4-8). Но разве ж не бывает среди людей так, что отец и сын перестают быть близкими людьми, не дружат меж собой? Увы, часто. Нас же, устами святого апостола Иоанна, называет Своими друзьями Сам Бог, только послушайте: «Вы друзья мои, если исполняете то, что я заповедаю вам. Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего» (Ин 15, 14-16). Разве ж такое может даже присниться, — всем нам есть за что неизбывно благодарить Христа!
Был у нас еще отец, воистину отец всем народам некогда великой и славной империи, любимый и любящий. С его гибелью многое несчастливо изменилось в Отечестве нашем и судьбах наших, померкло, а то и попросту исчезло, как и строчка «Императору споборствуй» перед «путешествующим спутешествуй» в вечернем молитвенном правиле. Только и слышишь ныне сетования: а будет ли у нас снова Царь, так он нужен России, тяжко без него. И что ответить на это? Ну, был у нас государь. И что же мы с ним сделали? Как поступили с его женой, детьми, близкими? Что сотворили со всей державою нашей? Куда важнее, наверное, прежде иметь царя в голове. А там, глядишь …
Одно из воспоминаний детства связано с бабушкой, мамой моего отца, рано заменившей мне мать. Бывшая рабфаковка, она была учительницей начальных классов, единственная в нашей большой семье получившая высшее образование на азербайджанском языке. Вспоминая «бывшую жизнь», дочь купца первой гильдии, разоренного большевиками, и жена революционера, она вздыхала украдкой, повторяя чуть слышно: «Язых Николай! Язых Николай!». Какого такого Николая жалеет она, недоумевал я тогда, ведь «язых» значит несчастный. Да не было в нашей родне и среди близких никакого Николая, это я знал точно! А оказалось, был. Так моя покойная бабушка Бадам-ханум все сокрушалась, жалея казненного русского Царя. Давно это было.
А тут забежала как-то соседка с нижнего этажа, неплохой в принципе, человек, моя ровесница. Просит помочь: внуку Саше, говорит, в школе задали написать доклад про Николашку.
Еще всплывают в памяти почти четырех десятилетней давности улыбки моей московской родни (а фамилия наша — для тех, кто понимает — в первопрестольной ведет счет вот уже пятому поколению), когда слышали из уст юного своего гостя выражения, кажущиеся им забавными. Но дело-то как раз и было в том, что я родился и жил в николаевском доме, гонял велик по Николаевской. Старые бакинцы по сию пору дореволюционное время называют не иначе, как николаевским.
В одном я не прав. Когда сказал, что он — Царь наш — был. Он есть и поныне, и пребудет с народом своим, покуда теплится в последнем вера во Христа и Богородицу, пока молит он о предстательстве угодников Божиих и в их блистательном сонме святых Царственных страстотерпцев: императора Николая, императрицу Александру, царевича Алексия, великих княжон Ольгу, Татиану, Марию и Анастасию, преподобномученицу великую княгиню Елисавету…
В свое время в Москве с помпой прошел антифашистский съезд, о чем не преминула сообщить пресса. Причем, начался он, как было упомянуто в газетных статьях, с кинопоказа галереи самых известных фашистов двадцатого века, где среди извергов рода человеческого, которых здесь и упоминать-то не хочется… последний русский Царь, уже прославленный к тому времени нашей Церковью. Но мы и это проглотили. Или попросту не заметили? Как не заметили когда-то и не содрогнулись от страшного злодеяния, совершенного в ночь на 17 июля 1918 года в Екатеринбурге, в подвале дома купца Ипатьева.
— Кто ты?
— Русский.
Из века в век, называя себя, русские люди, — в отличие от иных народов — отвечают не на привычный вопрос кто, а на вопрос какой. Тем самым, даже не отдавая в этом отчета, избирая не примитивно биологическую, а иную качественную доминанту. И именно русскость, как явление высшего порядка, продолжает оставаться непостижимым феноменом всех времен и народов, вызывающим различные суждения и толки, подчас взаимоисключающие, по сей день. Это о ней так удивительно и прозорливо, как умел это делать только он, писал Федор Достоевский, называя русских всечеловеками, вселенскими. И как же обедняют собственную страну, ее культуру и науку, литературу и искусство те, кто и поныне с прискорбным упорством обосновывают понятие русскости, исходя исключительно из биологической составляющей. И дело даже не в том, что сотни светочей отечественной культуры, истории, науки и религии: те же Достоевский, Пушкин, Лермонтов, Даль, Куприн, Мандельштам, Шостакович, Суворов, Барклай-де-Толли, Багратион, Чапаев, Ахмадуллина, Ким, Окуджава, Левитан, Рихтер, Вахтангов, Симонов, Светлов, Хуциев, Данелия и многие-многие (этот список можно продолжать до бесконечности) иные при такой остановке вопроса должны быть попросту сброшены с высокого борта Русского Корабля. В этот «черный список» наверняка будут вписаны многие и многие имена последней российской царствующей династии. А также — страшно даже помыслить, — Святитель Николай, великомученик и Победоносец Георгий, великомученик и целитель Пантелеимон, мученица Татиана, великомученицы Варвара и Параскева, венчающие Собор новомучеников и исповедников российских святые царственные страстотерпцы, великая княгиня Елизавета Федоровна, заживо погребенная большевиками в шахте, преподобный Пафнутий Боровский, архиепископ Крымский Лука (Войно-Ясенецкий), сотни и сотни имен…
Да только здесь, в России, и могли, да и по сей день, слава Богу, могут рождаться и проживать свою неповторимую жизнь русские немцы, русские евреи, русские корейцы, русские татары, да мало ли… Автору этих строк приходится все чаще и чаще встречать даже русских азербайджанцев и, в их счастливом числе, окруженных любовью и почитанием православных пастырей. Как замечательно это высочайшее родство, когда «крови не родной, а души одной».
Задавая в различных аудиториях один и тот же вопрос, кто же из наших святых «самый русский», неизменно слышишь в ответ: Николай Чудотворец. И это поразительно, ведь речь идет о человеке, который не только родился и вырос вдалеке от России задолго до ее Крещения, но и, возможно, не имел представления об этой стране. Но, вопреки всему, — самый русский! И именно потому в одной из своих замечательных проповедей, произнесенных в 1949 году, святитель Лука скажет: «Обратим свой взор направо — там возвышаются горы, на вершинах которых видим пророков, патриархов во главе с Авраамом, апостолов, сонмы мучеников Христовых, сияющую светом плеяду святителей и впереди них — Николая, чудотворца Мирликийского».
Вспоминаю в этой связи, как около шести лет назад названивал из Москвы знакомому игумену в Сергиев Посад, в гимназию, которая была к тому времени передана его заботливому попечению. И слышал всякий раз от охранника: «Батюшка у Прасковьи», приходя от этого в немалое смущение, зная Его Высокопреподобие как человека строгих правил, теряясь в мыслях… пока не сообразил, наконец, что искать мне его надо, конечно же, в храме великомученицы Параскевы, где он и был настоятелем. И как естественно было бы, наверное, удивление того человека, как и многих простых русских людей, если б взялись им пояснять, что многие русские святые, знакомые им, любимые ими с самого детства, и молитвами к которым были спасены и сохранены, родились не в России, а в далеких от нее странах, были «не русскими». И не только удивление, но и, возможно, обида. Сподобился же автор этих строк более тридцати лет тому назад, только-только сдавший на отлично научный атеизм, обидеть бабушку своей однокурсницы, с которой дружил, безапелляционно заявив ей, попытавшейся робко отстоять бытие своего Бога, что на шее своей она носит (прости меня тогдашнего, Господи!) изображение еврея. Мне она возражать не стала, а только внучка передала потом слова ныне покойной Александры Михайловны, бабы Шуры, добрейшей души человека, никогда, впрочем, не читавшей книг, полные еще и недоумения: «Ну, зачем он так? Он что, не знает, что Христос — русский?!». Тогда не знал.
«Кто имеет заповеди мои и соблюдает их, тот любит Меня; а кто любит Меня, тот возлюблен будет Отцем Моим» (Ин 14, 21). Непостижимым для нас, смертных, Промыслом Божиим эти слова Христа Спасителя наиболее полно, с детской доверчивостью были восприняты и исполнены людьми, называющими себя русскими. А теперь ответьте сами: если из превеликого множества детей, наиболее похожими на Отца стали русские дети, возлюбившие и почитающие именно таковых святых, то каковым должен называться Сам Отец их? И если кого-то продолжают смущать многие непривлекательные внешние стороны нынешнего бытования русского человека, несовместимые, по их мнению, с избранностью, то — только всмотритесь — это так напоминает земную жизнь Самого Христа, пришедшего не во славе, а в «зраке раба», не имеющего где главу приклонити, оболганного и избитого, поруганного и распятого.
Замечено, что ретивые сторонники «биологизма» чаще всего оказываются вовсе не православными людьми, а неоязычниками всех мастей. Они не гнушаются посягать даже на Христа, призывая соплеменников вернуться к забытым русским национальным богам, к нормам и нравам того далекого времени, которое они считают благословенным, — до навязывания народу, как они утверждают, иудаистской религии, как они смеют называть христианство. Бог им судья.
Мы же в очередной раз поразимся тому, как животворная энергия добра и блага, счастливо заключенная в подлинной русскости, самым непостижимым образом сподобилась очеловечить даже гнетущую мертвечину коммунистической идеи. Это ведь она, обнаружив свою полную нравственную несостоятельность, прибегла-таки к Христовым заповедям, окрестив их на свой лад «Моральным кодексом строителя коммунизма».
Некогда Виссарион Белинский в известном эссе, со свойственной ему неистовостью, звал своих современников в театр. Мне же, нынешнему, больше по душе Православный русский храм. Ибо только здесь, в этих стенах, самым непостижимым образом продолжает пребывать в первозданной своей небесной красоте Русь — не оболганная и не загаженная, Предивная и Преблагословенная, Русь преподобного Сергия. Русь Святая.
Она так нуждается в нас, в нашей любви! Кажется, только полюби ее всем сердцем, а там и до Царствия Небесного недалеко. Не случайно поэтому предателей Родины испокон называли здесь христопродавцами. Народное сознание безошибочно идентифицировало это тягчайшее преступление с богоотступничеством. И не эти ли сокровенные чувства владели душою нашего национального гения Сергея Есенина, когда рука его выводила:
Если кликнет рать святая:
Брось ты Русь, живи в раю,
Я скажу — не надо рая,
Дайте родину мою…
Вот и у Гоголя, в одном из писем, находим это удивительное прозрение о России: «…Кроме свойства родины, есть в ней что-то еще выше родины, точно как бы это та земля, откуда ближе к родине небесной».
Ныне же на этой самой родине новоявленные саддукеи и фарисеи отечественного мутноватого разлива подняли просто вселенский шум вокруг, чего бы вы думали, — робких попыток, предпринятых исконным населением факультативно (!) преподать своим чадам знания об основах Православной культуры. Без чего просто невозможно «самостояние», по меткому выражению Пушкина, русского человека. Как ныне водится, при каждой попытке неравнодушных представителей коренного населения предпринять шаги, связанные с обретением национальных корней, восстановлением утраченных исторических и культурных связей, посыпались обвинения чуть не во всех смертных грехах. В том числе, и в национализме. Принялись стращать на все лады: дескать, это неминуемо приведет к возникновению межнациональной розни. Аналогичный вопрос был задан и автору этих строк во время беседы, состоявшегося на радиостанции «Радонеж». И тогда, и сейчас глубоко убежден, что ознакомление школяров (а также их родных и близких) с основами Православной культуры может способствовать лишь стабилизации морально-психологической обстановки в российском обществе. И вот почему.
Вспомним, когда воспитанный человек приходит в гости, он — к этому обязывает этикет — не должен самостоятельно усаживаться за стол, терпеливо ожидая того момента, когда хозяева сами усадят его по своему усмотрению, руководствуясь при этом собственными мотивами. Что абсолютно нормально! Нынешняя же ситуация в большом и гостеприимном Русском Доме такова, что превеликое множество непрошеных гостей не только не считает нужным дождаться соответствующего приглашения, но уже давно норовит спихнуть с собственного его места самого хозяина.
Главная цель изучения основ Православной культуры видится именно в том, чтобы пробудить в русском человеке национальное достоинство. Именно достоинство, а не чувство национального превосходства над кем-либо, как это пытаются порой интерпретировать. Даже на домашних животных (да простится мне такое сравнение!) принято заводить родословные. Чрезвычайно важно осознать именно сегодня, что подлинная история культуры России, ее духовный рост начались не после пресловутого 1917 года, как десятилетиями вдалбливалось в общественное сознание. И что она неразрывно связана с Православной верой, и только в этой нераздельности подлежит как изучению, так и последующему научению. Поверьте, обогащенный этим новым для него знанием, качественно иным ощущением себя и своего народа в стране и мире, обновленный русский человек и вести себя будет иначе, с невиданным доселе достоинством. Как у себя в Русском своем Доме, так и за его пределами. А может этого-то и боятся его многочисленные, скрытные и явные, недруги?!
Так отчего же не ополчились они на тех, кто вот уже два десятилетия глумится над этим народом и его будущим, — детьми?! Кто выливает потоки ядовитой заразы в неокрепшие души маленьких людей через экраны телевизоров, этих, по чьему-то меткому выражению, икон дьявола, через лживые учебники, искажающие историю нации, через программы, подспудно вдалбливающие в детские головы блудливые мысли и чувства. И добились-таки некоторых успехов. Даже те единичные средние общеобразовательные заведения, в которых представители коренной национальности страны хотели бы воспитать своих детей в национальном духе, стыдливо называются ныне школами с русским этно-культурным компонентом. Вместо краткого и емкого — русская школа.
Что касается политкорректности и толерантности (слова-то какие!), то наше трепетное отношение к этим заморским понятиям вообще заслуживают отдельного разговора. Что касается первого, то оно заключается ныне в том, что негров, к примеру, нельзя называть неграми. Отныне их следует называть африканцами или афроамериканцами, — в зависимости от того, откуда родом. А не политкорректно это, видимо, по той причине, что само слово negro в переводе с испанского значит «черный». Так их наверняка назвали первые колонизаторы, среди которых — держу пари — не было ни единого русского. А потому русским людям, за исключением единиц, даже в голову не может придти, что слово негр может содержать нечто обидное. Русский человек называет, и, хочется верить, еще долго будет называть негров неграми так же, как называет китайцами китайцев, татарами татар, а азербайджанцами азербайджанцев. Впрочем, последних все чаще называют в России «азерами», что в переводе (ну, кто бы мог подумать!) — пламень. Ведь буквально Азербайджан — это пламенная, огненная душа. То ли темперамент тут замешан, то ли щедрые запасы нефти и газа, которыми издревле наделен этот край. Про армянина же можно услышать пренебрежительное «хачик», что в переводе — крестик. Да-да, «хач» по-армянски — крест, отсюда популярное национальное мужское имя. Так