В.Горпенюк Вечный покой.
Дождь всё же загнал меня под обветшалую крышу старого храма. Знал, что погода испортится, и всё равно пошёл на пленэр. До электрички оставалось ещё около получаса. Я нашёл сухой уголок, положил этюдник, папку и прошёлся по заброшенной церкви, окна которой словно были закрыты зелёной занавесью поросшей в человеческий рост травы. Мало что уцелело. Пустовали ниши в алтарной апсиде, свисал обрывок цепи с балки, вероятно от паникадила, да кое-где сохранились остатки росписей в барочных виньетках лепнины.
Вдруг я увидел бледно-зелёную скомканную бумажку, запорошённую серым песком. Да это же тысяча рублей! Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, как она сюда попала: рядом валялось несколько пустых бутылок из-под дешёвого спиртного и окурки. «Интересно, хватился ли хозяин пропажи, когда протрезвел?» – подумал я, разглаживая купюру и кладя её в карман. Настроение улучшилось, да и дождь заканчивался. Я легко подхватил свою ношу и направился к станции.
В вагоне электрички было малолюдно. Я занял место у окна. Мысли роились вокруг найденной тысячи рублей, которую я твёрдо решил потратить на еду, размышляя, ухнуть все деньги сразу в каком-нибудь сытном трактире или купить продуктов на несколько дней.
Не помню, на какой остановке напротив меня сел этот мужчина. Из-под сырой матерчатой кепки торчали влажные тёмные пряди, капли дождя запутались в пепельной бороде, жёсткой, словно мох. Он окинул меня спокойным взглядом. «Мужичок из глубинки», – прозвал я про себя попутчика и стал мысленно, по привычке, рисовать его портрет.
Видно было, что он попал под вновь набравший силу дождь, по его лицу струились капли, которые он промокал носовым платком.
– Вы художник, – то ли спросил, то ли констатировал попутчик, убирая в карман ветровки насквозь мокрый платок.
«Я кивнул: этюдник и папка, которые я положил на багажную полку, не укрылись от его внимательного взгляда.
«Если бы не Левитан, я бы тоже стал художником» — то ли в шутку, то ли всерьёз сказал мужчина.
«Исаак Ильич?» — уточнил я.
«Он самый. Великий пейзажист»
«Вот уж не думал, что этот художник может кого-то отвратить от живописи».
«Не отвратил, нет. Переквалифицировал» — попутчик впервые улыбнулся.»
– Можно узнать, как это случилось? – во мне проснулось любопытство.
– Вам до города?
– Да.
– Мне раньше выходить, но время у нас есть. Тем более что я никогда не рассказывал эту историю художнику. Единственное, мне бы хотелось, чтобы после вы показали свои сегодняшние зарисовки, наверняка они у вас есть, – опять с полувопросительной, полуутвердительной интонацией закончил он.
Я согласился.
– Был я студентом художественного училища, – начал незнакомец. – Готовил реферат о творчестве Левитана. Из всех его картин одна прямо-таки зацепила меня, что называется, вошла в душу. Церквушка с маковкой на крутом берегу, необъятное небо, то ли реальная, то ли призрачная белёсая река…
– «Над вечным покоем», – вспомнил я название картины.
Мужчина кивнул и продолжил:
– От неё веяло каким-то космическим холодом, как при созерцании, например, полнолуния. Левитан писал пейзаж под звуки траурного марша, значит, были размышления о смерти. Меня заинтересовал вопрос, почему он назвал картину «Над вечным покоем»? Получается, это не просто пейзаж, а умонастроение художника. Тем более однажды Левитан признался, что оказался целиком, со всей своей психикой, в этой картине. Психика у художника, судя по воспоминаниям людей, близко его знавших, была подвижная: рыдал, глядя на закат, нередко впадал в уныние, попытка самоубийства… Но вернёмся к названию. Вот у вас какие мысли навевают слова «вечный покой»?
– Вечная неподвижность, наверное, так.
– «Вечный покой сердце вряд ли обрадует»? – спросил собеседник словами известной песни советского времени.
– Вряд ли, – согласился я.
– Вот и я так думал. Для многих эти слова как плита, под которой каждый из нас рано или поздно окажется в могиле. Помните, на картине рядом с церквушкой кладбище с покосившимися крестами? Почитав переписку художника с Чеховым, я узнал, что Левитан остро ощущал тщетность всего видимого, в слове «века» ему слышалась трагедия человечества, бессильного перед лицом смерти. Пейзаж показан с высоты птичьего полёта, то есть художник как бы находится над всем тем, во что он вкладывал смысл «вечный покой». Безрадостный, надо сказать, пейзаж. Знаете, я тогда считал Левитана как бы своим учителем, поэтому картина стала для меня своего рода посланием, откровением. Как-то мне довелось побывать на панихиде. Когда священник затянул песнопение «вечный покой…», мне сделалось так жутко, что я выбежал вон из церкви. Другие-то слова мой затуманенный ум не расслышал… «во блаженном успении», понимаете? Блаженном! Это же всё меняет! Вот и в моей жизни тоже…
Лицо попутчика вдруг просияло, словно его озарил солнечный луч, чудом пробившийся из прорехи дотемна налитых дождём облаков. «Определённо, он что-то пережил», – решил я про себя, рассматривая преобразившийся за мгновение облик попутчика. Тут мой собеседник спохватился, переспросил у проходящего кондуктора, когда будет его станция, и, узнав, что совсем скоро, попросил меня показать рисунки. Рассматривая мои акварели, он щурил глаза, отклонялся, чтобы охватить взором написанное.
– Эту церковь я знаю! – мужчина указал на набросок церкви, в которой я укрылся от дождя. – Мы собираемся её восстанавливать, ждём архитектора из Москвы, он согласился сделать проект, чтобы к епископу идти, как говорится, не с пустыми руками… Забыл сказать: я закончил реставраторское отделение. Возвращаю из небытия церковные росписи.
Электричка замедлила ход, раздался лязг откидываемой лестницы.
– Ну, всего доброго! – мужчина попрощался и направился к выходу. Сквозь мутное окно я разглядел его голубую кепку и удаляющуюся широкую спину с рюкзаком. «Вот тебе и мужичок из глубинки», – мелькнула мысль.
Поезд тронулся.
Я вдруг почувствовал, что этот странный незнакомец своим внезапным появлением и откровенным рассказом всколыхнул мне душу. На сектанта не похож, в веру свою не обращал, просто поделился пережитым.
И ещё эти деньги. Чужие деньги, найденные в заброшенной церкви. Во мне вдруг шевельнулось что-то вроде брезгливости при мысли, что я потрачу их на себя. Но не украл же – нашёл… Да что у меня, в конце концов, денег нет? Тут уж я разозлился. «Вот приеду в город, войду в первый попавшийся храм и оставлю их там», – решил я, не до конца веря самому себе.
Сойдя с электрички, я пошёл, ориентируясь на купола какой-то церкви, виднеющиеся в расщелине высоток, понимая, что если сверну в сторону, то передумаю. И дошёл до цели.
Службы в храме не было, я быстро миновал притвор, достал купюру и опустил её в медную кружку для сбора пожертвований. Мой взгляд остановился на большой старинной иконе Спаса Вседержителя, и я подошёл к ней поближе. Христос смотрел на меня внимательно, держа в руке раскрытую книгу. Я весь подался вперёд, чтобы прочитать начертанные в ней слова:
«Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы… и обрящете покой душам вашим…»
Меня словно накрыло тёплой волной, докучливые мысли-занозы исчезли, в душе наступила неизъяснимая, какая-то сладкая тишина – это длилось всего мгновение, но я успел осознать, что в этом мгновении мне бы хотелось пребывать вечно…